- Здесь не театральное представление, Саша, а революция, - тихо и строго сказал он. - Никакого показного геройства! Что с нами будет - неизвестно. А ты нужен там. Понял? Надо быть большевиком, а не романтическим мальчишкой.
- А с вами что сделают, Василий Андреевич? - спросил я, сразу потускнев.
- Кто их знает… - задумчиво повёл Фильков бровями. - Я думаю, что отправят в штаб - судить будут. А может быть, может быть… - Голос Филькова дрогнул, он обвёл глазами рассевшихся на угольных мешках людей и махнул рукой. - Впрочем, зачем гадать? Видно будет.
- Ты хотел сказать - расстреляют, Василий? - спросил, протирая очки, Тарасов.
- Нечего гадать, говорю! - сердито отрезал Фильков. - А готовым надо быть ко всему. Не в бирюльки играем… Вот такие дела, Саша, - развёл руками Василий Андреевич. - А Ваня в Москву уехал. В Цека. Это хорошо… Да… - Он помолчал, подумал. - Там я из губернии бумагу привёз: делегацию вашу на съезд комсомола вызвали, тебе доклад делать. Только на съезд ты едва ли проберёшься. Едва ли… - задумчиво покачал он головой. Потом присел на мешок рядом со мной и зашептал: - Ежели нас… убьют, ты, Саша, расскажи, как было дело. Расскажи, что до последней минуты боролись. Надо выбить белых из Дреслы. Мы сдали город потому, что у нас не было пушек, не хватало пулемётов.
- Они били вас, Василий Андреевич?
- Э! - Фильков махнул рукой.
В сарае наступила тишина. Дыхание двадцати человек вздымалось клубами и таяло в морозном воздухе.
Я угрюмо смотрел на товарищей. Фильков сказал очень просто, словно вдумывался в свои слова:
- Сорок лет жил на свете Василий Фильков. Кто из нас не любит жизни! Трудно её прожить. Нелегко и отдавать…
Он вынул часы, щёлкнул крышкой, посмотрел на них и медленно стал заводить.
- Вот ещё Ваню увидишь - скажи ему… И маленькому Маке расскажешь когда-нибудь…
У сарая опять захрустели шаги. Я умоляюще посмотрел на Филькова.
- За мешки! - сухо приказал мне Фильков. Он крепко обнял меня и толкнул в угол.
…Их приставили к самой стене сарая. Чья-то широкая спина закрыла щель, в которую я смотрел.
Несколько минут длилось молчание. Громко, с надрывом, закашлялся Тарасов. Послышался лязг затворов, слова команды. Потом, один за другим, три беспорядочных залпа. Пули защёлкали о брёвна, некоторые влетели в сарай, просвистев совсем близко от меня, впились в мешки с углём и обдали меня угольной пылью. И в открывшуюся снопа щель я увидел солдат - они опускали на землю ещё дымящиеся винтовки.
Поздно ночью я вышел на пустырь. Тела убитых товарищей уже убрали. Весь снег у сарая пропитался кровью. В стороне что-то поблёскивало. Я нагнулся и поднял старые серебряные часы Василия Андреевича Филькова.
2
Застывший в холодном молчании лес опять со всех сторон окружил меня. Тяжёлые, мохнатые сучья переплелись над моей головой, словно цепкие лапы каких-то доисторических животных, о которых я читал в учебниках географии, когда ещё был учеником гимназии имени Александра I Благословенного. Учеником… Парты… Классная доска… Мел…
«Штейн, как звали коня Александра Македонского?…»
- Как же, действительно, звали этого коня?
В каком-то полузабытьи я брёл по лесу.
Василий Фильков… Предревкома, мой учитель.
Прощаясь перед моим уходом за рубеж для связи с лоржинскими комсомольцами-подпольщиками, Фильков пристально посмотрел на меня и коротко сказал:
«Важное дело поручаем тебе, Саша. Смотри не задерживайся».
Большая, сильная и тёплая рука его крепко сжала мою Руку.
А теперь Фильков убит. Только часы его я сжимаю в кармане полушубка коченеющей рукой.
С треском обломился сук и упал, обрушив на меня целый сугроб колючего снега.
Совсем обессиленный, я опустился на колени и стал хватать пригоршнями и жадно есть обжигающий и тающий во рту снег.
Стало как будто легче. Куда я иду? Какой сегодня день? Сколько времени прошло с тех пор, как я ушёл с Лоржинского завода?
Я машинально щёлкнул крышкой часов, вздрогнул и уронил их в снег. Часы шли… Двигались колёсики, огибала циферблат секундная стрелка.
Часы, заведённые рукой убитого предревкома, продолжали жить.
Подняв часы, я бережно положил их в карман и неожиданно почувствовал прилив сил, словно эти заведённые Фильковым часы принесли мне весть о нём и напомнили о его последнем горячем рукопожатии. «Важное дело поручили тебе, Саша…»
Нет больше уездного комитета, секретарём которого состоял Саша Штейн. Нет больше Василия Филькова. Я пойду в губком к Вале Грековой. Расскажу о лоржинских комсомольцах, передам их привет и письмо, зашитое в подкладке вытертой каракулевой ушанки, а потом пойду в отряд, чтобы отомстить за Филькова и товарищей, чтобы освободить Дреслу.