Я впервые увидел Ленина. Я хотел что-то записывать и не мог. Он стоял совсем близко, прямо передо мной. Я боялся пропустить хоть один его жест, хоть одно слово. И всё же потом, когда я вспоминал об этих минутах, мне всегда казалось, что я упустил какие-то единственные, неповторимые детали.
Ленин казался мне не похожим на многочисленные портреты. Но я бы не сумел описать его внешность.
Он мне представился совсем простым, понятным и добрым.
По-моему, я даже не хлопал в ладоши и не кричал вместе со всеми - так я был поглощён созерцанием Ильича. А когда опомнился и начал рукоплескать, зал уже затихал.
Владимир Ильич говорил о социализме. Именно в этой своей речи он произнёс исторические слова:
«Из России нэповской будет Россия социалистическая».
И я сам слышал эти ленинские слова. Я видел его вдохновенное лицо, когда он эти слова произносил.
Я не мог оставаться в театре после речи Ленина, не мог ни с кем говорить, ни с кем делиться впечатлениями. Убежал домой.
Мама увидела моё состояние, но ни о чём не расспрашивала.
- Мама, я слышал Ленина…
В ту ночь я не мог уснуть, сидел у стола и писал стихи: мне казалось, что только стихами сумею я передать своё волнение. Я писал стихи о Ленине и о социализме, который мы строим каждый день, каждую минуту. Так говорил Ленин.
Сложное понятие социализма он сделал для меня конкретным, близким, сегодняшним.
писал я, -
Стихи получились корявые, наивные. Я прочёл их маме под утро… Она не спала, то и дело поднималась с дивана, подходила ко мне, иногда проводила рукой по спутанным моим волосам, но не предлагала ложиться, не мешала. Она всё понимала, мама. И она поняла это стихотворение о Ленине и социализме, стихотворение, которое так и не увидело света на газетных полосах…
А через два года, в раннее морозное утро, ко мне в комнату постучали и сказали, что меня срочно вызывают в редакцию, что вчера вечером в Горках умер Владимир Ильич Ленин…
Я пробыл в редакции день и ночь. Мы делали специальный номер газеты. Напряжённая работа помогала нам переживать огромное, непередаваемое горе. Я правил статьи, оформлял полосу. Десятки портретов Ленина лежали передо мной на столе, - а я видел сцену Большого театра, и кафедру, и поднятую руку Ильича, и его вдохновенные глаза, и слышал его слова:
«Из России нэповской будет Россия социалистическая».
Я вышел на улицу, в жестокий мороз, лишь под утро. И тогда только подумал:
«А мама? Как мама?»
У неё было совсем плохо с ногами, и она почти не вставала.
Я поспешил домой. По всей Дмитровке протянулась длинная очередь. Народ стремился к Колонному залу, последний раз проститься с Ильичём. Лицо Москвы сразу стало суровым и скорбным.
У меня был редакционный пропуск в Колонный зал. Я быстро шёл по Дмитровке и вдруг остановился, поражённый: на углу Столешникова переулка я увидел маму.
Из-под большого шерстяного платка виднелись только глаза и нос. Она медленно двигалась вместе со всеми к дверям Колонного зала. В глазах её застыла та же общая народная скорбь, народное горе.
Я подошёл к ней, безмолвно взял под руку. Почувствовал её такою родною, как никогда.
И в общем людском потоке мы пошли вместе к Колонному залу Дома союзов, туда, где лежал Ленин.
КОСТЕР
1
В нашем пятьдесят пятом краснопресненском отряде юных пионеров было четырнадцать мальчиков и тринадцать девочек. Самым маленьким был восьмилетний Мика Фильков, брат моего старого друга Вани. Мику сначала не хотели принимать в отряд. Октябрят при нашем отряде не было, а до пионеров он не дорос. Но Мика долго и жалостливо умолял меня, как вожатого отряда, настойчиво говорил о том, что не может оставаться «неорганизованным», что ему уже надоело быть беспартийным, что он плавает не хуже любого пионера, решает самые трудные задачи по арифметике, умеет барабанить и трубить в горн все пионерские сигналы и, наконец, может рисовать карикатуры для нашей стенной газеты.
Я помнил недавнее время, когда сам был «замыкающим неполным» в классе, и совсем уже склонялся поддержать Мику, но боялся, что меня обвинят в лицеприятии или ещё хуже - в подхалимаже (Ваня Фильков уже был членом МК комсомола). Всё же твердокаменное сердце моё расплавилось, и в память о заслугах Микиного отца я принял мальчика в отряд.