Когда рейсы у деда затягивались, бабушка становилась молчаливой и грустной. В осенние ветреные ночи она часто сидела с книгой в кресле с закрытыми глазами, прислушиваясь к завыванию ветра за окном. Наконец приходила радиограмма. Едет! Бабушка молодела на глазах. Она металась от парикмахера к портнихе, от портнихи в магазины, накупала всякую снедь, готовила любимые блюда деда, без конца пылесосила комнаты и мебель, стирала, мыла окна. К приезду деда все принимало праздничный, нарядный вид. Бабушка становилась красавицей, так Димке во всяком случае казалось. Совсем нельзя было ее узнать — в модном платье, с чуть накрашенными губами. Появлялся дед. Счастливый, улыбающийся, немножко навеселе. Он целовал бабушку, подкидывал Димку к потолку, ласково хлопал отца по спине и задавал всегда один и тот же вопрос:
— Как тут без меня несут вахту? На семейном корабле все в порядке?
К Димкиной матери дед относился с особой нежностью, целовал у нее руки и тихо спрашивал:
— Дружно живете? Не обижает тебя Колька? Ты говори. Мы ему вправим шарики, если что.
С возвращением деда из плавания в доме все менялось. Обычно тихая квартира становилась шумной. Почти каждый вечер к деду приходили гости. Капитаны, штурманы, механики, соседи. У него было много друзей. Сверкало золото нашивок кителей и тужурок. Оно завораживало. Димка любил такие вечера. Он забирался в дальний угол комнаты — к столу его не приглашали — и слушал. Вот где было интересно! Говорили о штормах в Бискае, когда огромные валы обрушивались на палубы, сметая все на своем пути, о гибели кораблей, спорили о том, как лучше заходить в Геную или Марсель, кто из капитанов красивее швартует суда и надо ли брать буксиры в Гавре. Он переживал все вместе с ними.
Иногда дед присаживался к Димкиному столу, смотрел, как он строит модели.
— Как ты сделал кранец? Разве это кранец? — возмущался дед. — Дай-ка сюда.
Он брал веревочку и начинал плести маленький носовой кранец для буксира. Сделает, приладит и доволен.
— Вот так будет хорошо. Как у настоящего. Ты смотри лучше, Димка. А то делаешь каких-то уродов. Моряк должен все запоминать. Берега, мимо которых плывет, маяки, облака на небе — всё.
Он был твердо уверен, что Димка станет моряком. Разве есть специальность для мужчины более достойная, чем морская? Димка соглашался с дедом.
Когда Димке исполнилось четырнадцать лет, дед взял его в плавание.
— Оформим палубным учеником на время летних каникул. Пусть посмотрит, как достается морской хлеб. Может быть, раздумает быть капитаном, — сказал он.
Димка обиделся, а отец обрадовался.
— Пусть, пусть покачается. Узнает, что до капитанских нашивок путь трудный. А кое-кому и неподходящий вовсе.
Мама сразу же начала беспокоиться: «Как это мальчик будет работать, он еще мал, не привык», но мужские голоса заглушили ее неубедительные протесты.
И вот Димка на судне. Палубный ученик Дмитрий Николаевич Роганов на большом океанском теплоходе «Ковров». Три месяца он будет плавать между черноморскими портами. Дед как-то сразу отдалился от Димки. Вроде и не замечал совсем. Только когда Димка кончал работу и приходил в капитанскую каюту, дед становился прежним.
— Ну как? — спрашивал он. — Научился чему-нибудь новому?
Каждый вечер Димка должен был давать ему отчет.
— Научился. На руле стоял, кисти новые заделывал.
Дед оживлялся:
— Расскажи, как?
Димка рассказывал.
— А пробки в щетину вставил?
— Вставил, а то как же?
— Правильно, — удовлетворенно говорил дед. — Все требует знаний. Даже такая простая вещь, как кисточки.
Спустя месяц после Димкиного прихода на теплоход, произошла неприятность.
«Ковров» грузил самшит в Батуми. Камбузник Колька Будько, самый молодой из команды, позвал Димку прогуляться по берегу. Колька шел, засунув руки в карманы, вразвалочку, подражая старым морякам. Дойдя до погребка, где продавали вино в розлив, Колька небрежно бросил: