— Можно сесть? Куда же он ходит, ваш «Ригель»?
— Тут, по заливу. Иногда и за границу.
— А женщины у вас есть?
— Была одна. Буфетчица. Да вот рассчиталась недавно.
— Возьмите меня, — вдруг неожиданно сказала Зойка.
Капитан перестал улыбаться. Он критически оглядел Зойку:
— Наверное, не подойдете. В море не бывали, конечно, укачиваетесь, работы не знаете… Потом, не так все просто…
— Что это вы меня так низко ставите? Подумаешь, работа. Я никакой работы не боюсь. А насчет укачивания надо проверить делом. Я бы пошла, если зарплата подходящая. Жить на судне можно?
Нардин долго еще разговаривал с девушкой. Она рассказала о себе, ничего не скрыла.
— Хорошо, Зоя. Попробуем, — наконец сказал Нардин. — Я дам вам записку в отдел кадров училища. Идите туда. Возможно, они вас оформят.
Так появилась Зойка на «Ригеле». Она не укачивалась. Старалась. Капитан был ею доволен.
В конце каждого месяца Зойка сидела у себя в каютенке и составляла листок своего бюджета. Ведь она кормилица, глава семьи. Квартира, питание, теплые ботинки Лешке, платок маме, туфли себе… Тут появлялся вопросительный знак. Не получалось. Наверное, можно обойтись старыми? Починить — и сойдет. Конечно, сойдет. Туфли вычеркивались. Записывалось что-нибудь необходимое. Развлечения в бюджет не входили. Эта статья расходов ложилась на курсантов.
Почти каждый из курсантов, впервые появившийся на «Ригеле», считал своим долгом влюбиться в Зойку. Покупали ей конфеты, водили в кино и на танцы. Зойка охотно принимала эти знаки внимания, но дальше невинных поцелуев, которых добивались редкие счастливчики, дело не шло. Она грубо обрывала намеки на дальнейшее сближение.
Сначала Зойке нравилось плавать на «Ригеле». Она с любопытством смотрела на море. Стоит, бывало, на палубе в своих огромных, сорок третьего размера резиновых сапогах — меньших на судне не оказалось — и ждет, когда прибежит с бака пенная волна, обовьется вокруг ног, зашипит и скатится обратно в море.
— Ох! Вот здорово! Красота! — кричит Зойка, стирая соленые брызги с лица. — А ну еще! — И волна прибегала снова.
Льстило внимание, которое ей оказывали курсанты, общее поклонение. Она впервые оказалась в таком большом обществе молодых мужчин и почувствовала, что перестала быть девочкой, выросла.
Зойка замечала взгляды, которые бросали на нее курсанты, матросы, помощники. Было приятно и почему-то стыдно. Иногда кто-нибудь говорил ей такое, от чего она вспыхивала и затыкала уши. А недавно Мишка Бастанже, боцман с «Алтаира», выбрал момент, когда они остались одни, обнял ее и, часто дыша, зашептал:
— Зоенька, ну что ты такая неприступная? Полюби меня. Чем я не парень?
Она оттолкнула Мишку, сказала насмешливо и зло:
— Отстань. Поищи кого-нибудь другого. По набережной девчонок много ходит.
— Мне тебя надо, — засмеялся Мишка.
Она старалась со всеми быть ровной, никому не оказывать предпочтения. Грубовато-иронический тон, каким Зойка разговаривала с курсантами, защищал ее от назойливости некоторых из них.
Зойка знала, что достаточно ей попросить, как всю тяжелую работу за нее сделают ребята. Сделают с радостью. Но она не пользовалась ничьими услугами. Не хотела оставаться в долгу. Нардин казался ей самым лучшим человеком на судне.
Нардин, конечно, замечал, какой белизной сверкают его выстиранные и выглаженные рубашки, как чисто убрана каюта, с какой любовью заправлена койка и почему в вазочке на столе всегда стоят цветы. Какой музыкой звучит Зойкин голос, когда она говорит ему совсем обыденные, прозаические слова: «Идите ужинать. Вы замерзли, а я такой чай приготовила…»
Нардин никогда не думал о Зойке всерьез, как о женщине. Он любил Валерию. А Зойка Валерию не любила. Из-за нее Нардин не обращает внимания на Зойку… Так она думала. И если в каюте капитана все блестело чистотой, то пыль с портрета Валерии Николаевны всегда стирал сам Нардин.
Прошел год, и Зойку уже стало утомлять однообразие плавания, одни и те же лица. Становилось очень тоскливо, когда в иллюминаторе часами торчал какой-нибудь маяк, мыс или остров.
— За двадцать четыре часа прошли тридцать пять миль вперед! — с гордостью сообщал штурман, сменившийся с вахты. — При ветре — прямо в лоб. Понимаете?
Зойка не понимала. Всегда вокруг нее расстилалось море. Бурное, тихое, серое или голубое, в зависимости от погоды. Но больше всего угнетала ее бесперспективность будущего. Часто по вечерам, когда на судне наступала тишина и все, кроме вахтенных, спали, Зойка забиралась в кают-компанию и, не зажигая света, включала приемник. Таинственно мерцал зеленый глазок. Она медленно поворачивала ручку настройки. Звучала симфоническая музыка, в Париже танцевали шейк, приятный баритон пел по-английски, Москва передавала репортаж о новом молодежном кафе «Снежинка», доярка рассказывала о своих успехах, где-то закончили постройку многоэтажного жилого дома, из Ленинграда передавали стихи современных поэтов… Вокруг лежал мир, от него Зойку отделяло море и тонкая обшивка корабля. Он был очень далек от нее, этот мир…