Начал накрапывать дождь. Баркентина выходила в открытую часть залива. Впереди лежало неприветливое серое море. Ого! Здесь не то, что в спокойных шхерах. Воду начало поддавать на палубу. Она белой пеной бурлила в проходах. Без сапог наверх не вылезешь. Курсанты оделись «по-штормовому»: черные зюйдвестки, непромокаемая роба, резиновые сапоги и широкие страхующие пояса с блестящими карабинами. Чувствуют себя настоящими моряками.
«Ригель» кланяется каждой волне. Он высоко поднимает острый нос, потом плюхается в воду. От бортов по обе стороны рассыпаются шипящие каскады. Но изнурительной бортовой качки, такой, какая бывает на пароходах, здесь нет.
Судно лежит, прижатое ветром к воде. Качка только килевая. Как удивительно тихо, непривычно на паруснике. Ничто не заглушает шума моря и ветра. Машина не работает. Внизу, в каютах, тихонько поскрипывают переборки да слышны удары волн в борта.
Курсанты сидят на палубе, стараясь укрыться от ветра. Тронев пристроился на ящике из-под картошки на самом носу. Здесь поддает сильнее, брызги попадают на лицо, но ему нравится сидеть тут. Настроение у него под стать погоде. Неважное. Виктор все еще вспоминает свое последнее свидание с Люкой. Жалеет, что поссорился с ней? Нет. Слишком коротким было их знакомство. Она так быстро отказалась от него, что жалеть не о чем. Открыла свое внутреннее «я», стало совершенно ясным, чем она дышит. И все-таки ему как-то обидно.
На палубе появляется Зойка. Она испуганно прячется за угол надстройки, ждет, когда пройдет волна. В руках у нее стопка тарелок. Плохое настроение Виктора мигом улетучивается.
— Зоенька! — кричит он. — Тебе помочь? Смотри, сыграешь за борт или тарелки раскокаешь.
Тронев ловко скользит по накренившейся палубе. Он берет у Зои половину тарелок.
— Куда прикажете?
— На камбуз. Смотри не разбей.
— Не бойся. Поехали.
Переждав, пока с палубы схлынула вода, они побежали к камбузу.
В последние дни Тронев стал часто проводить время с Зойкой. Когда стояли у Дерхольма, он ежедневно возил ее на шлюпке на берег, в поселок. Помогал выбивать диваны, выливать ведра с грязной водой, таскал тяжелые тюки с бельем. Курсанты уже начали посмеиваться.
— Охмуряет нашу Зойку, — сказал как-то Орлов. — Как бы чего не вышло.
Тронев почему-то рассердился. В другой раз он ответил бы шуткой, а тут взорвался:
— Не шлепай языком напрасно, Орел. Никого я не охмуряю.
— Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав, — усмехнулся Орлов. — Знаем мы…
В конце концов Виктору безразлично, что думают курсанты. Ничего плохого он не делает. Просто скучно, вот он и проводит время с Зойкой. Как ребята любят все искажать! А вот, кажется, сам Орлов по уши врезался в Зойку! Несколько раз приглашал ее на танцы, в кино, да она не пошла. Правда, и Виктор ее звал, но девушка тоже отказалась. Ходила с Курейко и боцманом. А когда он спросил, почему она не хочет идти с ним, Зойка ответила:
— Я же сказала, что все мои вечера расписаны на два месяца вперед. Потом я еще не решила, что ты за человек.
Вскоре они поссорились с Зойкой. Вся команда «Ригеля» уехала в поселок, на танцы. Остались вахтенные. Виктор только что отстоял у трапа и слонялся по судну, не зная, куда себя деть. Очень тоскливо сидеть на борту, когда никого нет. Заглянул в кают-компанию. Пусто. В рулевой рубке дремал над книгой третий помощник. Тронев походил по палубе, спустился вниз в жилые помещения. И здесь было тихо. Казалось, что все судно вымерло. Виктор толкнул дверь в Зойкину каюту. Плохо накинутый крючок соскочил, дверь открылась. Он услышал Зойкин крик. Девушка стояла перед ним почти раздетая.
— Уходи сейчас же, — испуганно сказала Зойка, видя, что курсант не двигается с места и не закрывает дверь.
— Уходи, — повторила она.
А Тронев смотрел на тоненькую Зойкину фигуру, на руки, прижимающие полотенце к маленькой груди, и думал, что вот сейчас произойдет то, что он последнее время часто представлял себе. Сильного отпора он не получит. Но произошло то, чего он совсем не ожидал. Зойка бросила полотенце, схватила стоявшую на столе вазу с полевыми цветами и со всей силы швырнула ее в Виктора. Он еле успел уклониться, захлопнув дверь. Ваза со звоном упала на палубу. Под ногами растекалась лужа, лежали осколки и сиреневые цветы. Из-за двери раздавался заливчатый Зойкин смех.
— Получил? Не будешь лезть, куда тебя не просят.
— Еще смеется, — прошептал Тронев. — Ведь могла поранить. Подумаешь, святая невинность.
Хорошо, что никто не видел его позора. Не то бы засмеяли. Вот тебе и судовая девчонка! Только бы она никому не рассказала.