«Нет, не скажу ничего, — решил Шведов. — Пустяковый случай. Жаль парня».
НА МЕЛИ
Прошло около трех суток, как парусники покинули Тронгейм. Они шли домой. В день отхода их провожали норвежцы. Дарили на память разные безделушки, просили писать и обязательно на будущий год прийти снова. Из гавани вышли красиво, под парусами, благо дул попутный ветер.
После беспокойных, полных новых впечатлений дней, проведенных в порту, ритмичная судовая жизнь казалась тихой и спокойной. Ветер держался одного направления. На палубе было мало работы. В воздухе кружились чайки, слева по борту тянулись высокие норвежские берега, бесконечной вереницей за кормой бежали зеленоватые с белыми гребешками волны. Суда чуть покачивались, поскрипывали переборки, каждые четыре часа вахтенные отбивали склянки… Привычная, милая морскому сердцу обстановка. Только моряк может понять это чувство облегчения, отрешенности от всего, когда после долгой стоянки его судно наконец покидает порт. Правда, проходит некоторое время, и его начинает тянуть к себе земля. Постоял несколько дней, погулял на суше, навестил знакомых, сходил в театр… И вдруг заскучал. Чего-то не хватает. В море надо. А потом снова начинаются мечты о береге. И так всю жизнь.
«Ригель» сделал поворот. За кормой подмигивал выходной буй пролива, который только что миновал парусник. Трудная узкость осталась позади. Нардин, не оставлявший мостика больше десяти часов, продрогший от ветра, довольно потер руки. Сейчас он выпьет горячего чаю и ляжет спать.
Капитан зашел в рубку. Вахтенный штурман прокладывал пеленги последнего определения. Нардин подождал, пока второй помощник поставит точку. Он посмотрел на карту. Впереди целые сутки спокойного плавания. Нет необходимости менять курс, если не изменится ветер. Лишь через семь часов «Ригель» будет проходить опасное место, песчаную косу, далеко выдающуюся в море. Тут капитан должен быть сам на мостике. Ну, за семь часов он успеет выспаться. Нардин позвал второго помощника.
— Передадите старпому, чтобы разбудил меня, не доходя пяти миль до буя Грим-седра-уддэ. И пусть внимательно следит за дрейфом. Счастливой вахты. Я ушел спать.
Через три часа Моргунов заступил на вахту. Он зевнул «затяжным» зевком, как называли эту привычку старпома курсанты, огляделся кругом. Кромешная тьма. Недалеко покачивается зеленый огонек. Это идет «Алтаир». Чуть серебрится бом-брамсель, подсвеченный верхней лампочкой. По нему рулевой держал судно в «ветре».
— Точка есть? — осведомился старпом у второго штурмана, появляясь в рубке.
Моргунов раздвинул циркуль, проверил расстояние и время. Все сходилось. Второй передал ему распоряжение капитана.
— Ладно, разбужу. Записано в черновом журнале? Можете идти. А мне предстоит скучнейшая вахта, черт бы ее побрал.
Моргунов закурил, заглянул в компас, осветил паруса, проверил ходовые огни.
— Сколько держишь? — для порядка спросил он рулевого.
— Девяносто пять на румбе.
Курс правильный. Больше делать было нечего. Ну, хоть чем-нибудь заняться. Старпом принялся ходить взад и вперед по палубе. Он так и знал. Конечно, вся вахта спит, притулившись в укромных местах. Скомандовать бы сейчас поворот, сразу бы вскочили. Он почувствовал, что хочет есть. Моргунов посмотрел на часы. До завтрака можно умереть с голода. Он снова подошел к рулевому.
— Рядченко, я спущусь в каюту. Ты тут смотри лучше, — строго сказал старпом.
Матрос не ответил. Ему все равно ничего не видно. Горизонт закрывают паруса и мачты.
В каюте Моргунов открыл шкафчик, вытащил тарелку с подсохшими пирожками, оставшимися от ужина, и кружку с холодным чаем. Он любил запасти себе что-нибудь пожевать. Там же в шкафчике Моргунов увидел красивую черную бутылку, стыдливо прижавшуюся в самый угол. «Аква-вита». Чудесный напиток. Он купил несколько бутылок в Тронгейме, чтобы угостить друзей. Юрий Викторович взял бутылку в руки, любовно погладил ее. Вдруг решившись, он выплеснул чай в умывальник и налил четверть кружки из бутылки. Приятный тминный запах ударил в нос. Моргунов с удовольствием выпил, крякнул, запихнул в рот половину пирожка и пошел на палубу. На какую-то минуту в его сознании мелькнула мысль, что он делает преступление, пьет в море, но она тотчас же уступила место другой — все спокойно, ни одного встречного судна, ветер слабый, море чистое… Да и дозу он выпил комариную. Ерунда. От выпитой водки стало тепло, настроение поднялось.