— Скажите помощнику, я сейчас вернусь!
Капитан, попадая ногами в лужи, не обращая внимания на них, пересек улицу и побежал к дому, на фасаде которого светились неоновые буквы: «Телеграф».
Сегодня город прекрасен. Улицы залиты солнцем, небо голубое, совсем тепло. Редко выпадают такие дни в октябре. Люди поснимали надоевшие за время дождей плащи, оставили дома зонтики и, как летом, вышли в одних костюмах. «Улыбка осени», — сказал кто-то из прохожих.
Тронев и Роганов шли по шумному Главному проспекту. Оба в хорошо пригнанной, наутюженной форме. Загорелые, рослые — моряки! Курсанты завернули за угол, остановились у маленького ресторанчика «Пингвин». Тронев вопросительно посмотрел на товарища.
— Зайдем?
— Давай зайдем, — согласился Роганов.
Они с трудом нашли себе место у окна. Кругом громко разговаривали, смеялись, звенели рюмками.
— Что будем пить? — спросил Тронев.
— Я — стакан сухого вина и больше ничего.
— Что так скромно? Надо отметить возвращение из плавания.
— Мне хватит и этого. Только ради традиции.
— Ну, как хочешь, а я возьму себе покрепче.
Когда курсанты выпили, Роганов спросил Тронева.
— Рассказывай, как плавалось?
— Отлично плавалось. Как тебе?
Димке очень хотелось рассказать Троневу про Шведова, про то, что с ним случилось в Тронгейме, про Марину, но он коротко ответил:
— Хорошо.
— Привык к высоте?
— Привык. Меня после падения перевели работать на грот, но я все время тренировался.
— А я последний месяц работал на бом-брамселе. Никакого впечатления. Совсем не ощущал высоты. Но больше всего люблю стоять на руле. Меня всегда в узкостях ставили. Капитан говорил, что я лучший рулевой на «Ригеле».
— Не хвастайся.
— Нет, правда. Знаешь, это такое наслаждение чувствовать судно. Чуть повернул штурвал, и оно слушается тебя. Причем, соображать надо, не вывести его из ветра.
— Да знаю я. Кому ты рассказываешь? Жаль только, что такой прекрасный матрос и рулевой в конце концов пропадет где-то в пыльных залах ЦКБ, — засмеялся Димка.
— Вот и ошибаетесь, товарищ Роганов. Вряд ли какое-нибудь ЦКБ увидит в своих стенах штурмана, нет, бери выше — инженера-судоводителя Виктора Тронева.
— Ого! Это что-то новое. Рассказывай.
— Решено окончательно. Буду капитаном. К черту всякие конструкторские бюро, научно-исследовательские институты и прочие фокусы. Кто может плавать — не должен ползать. Море мне нравится. Проверено практикой. Когда-нибудь получу четыре золотых, — Виктор шутливо приложил четыре пальца к своему рукаву, — поднимусь на мостик какого-нибудь красавца вроде «Краснокамска» и дам ход. Дзинь-дзинь! Капитан Тронев вышел в рейс. За будущее! — он поднял рюмку, но тут же поставил ее. — Но своего маленького «Ригеля» и Володю Нардина я никогда не забуду. Эх, и хороший парень Володя!
— Так же, как и я «Алтаир». Не все мне там нравилось, но научился на нем я многому, — сказал Роганов.
— Пусть как можно дольше наполняют ветры их паруса, пусть на их палубах учатся любить море такие же оболтусы, какими были мы с тобой. За «Ригель» и «Алтаир»! Встали, — проговорил Виктор.
Они поднялись и, звонко чокнувшись, выпили.
— Последние новости хочешь? — спросил Виктор, садясь. — Москва поручила Нардину разработать предложения по переоборудованию «Русанова». Я заходил на «Ригель». Володя возбужден, доволен. Обложился ватманом, карандашами. Чертит с утра до вечера. Все время что-то напевает. Я его никогда таким не видел. А главное, как только проект будет готов, Володю переводят капитаном «Русанова», и после ремонта они пойдут в кругосветное плавание с курсантами. Повторят путь Крузенштерна. Так задумано. Представляешь? Под парусами, на таком огромном красавце барке. Блеск! Володя мне сам рассказывал.
— Ты думаешь, пойдут?
— Пойдут. Интереснейшее плавание, богатая практика. Но в конце концов я пришел к выводу, что не имеет значения, где мы проходим практику. На каких судах. Важно отношение к делу, любишь ли ты его. Научиться матросской работе можно везде, если захочешь.
— А знаешь, что говорит один из величайших морских писателей Джозеф Конрад? Читал?
— Нет.
— Непременно прочитай. Так вот примерно что он сказал: плавание на паруснике создает ту близость с морем, которой никогда не может быть у современных моряков, какими бы славными ребятами они ни были. И еще: они никогда не познают такого триумфа победы над стихией, ибо победить ее на паруснике, являющемся игрушкой волн, во много раз труднее… В этом мы убедились сами.