И тут слышу рога с башни Одавана затрубили. Это озеро наше. Самое большое во всём мире от моря — что б ему неладно было — до илий царства. Долго трубили. А народ стоит и не шевелится, что могло такое статься? Королевствам с севера да Алфару Риан-Ондим всегда рад. Никто с нами не воюет. Пытались нас за богатую землю захватить в седой давности, да другие ныне времена. Да и Алфар бы предупредил, если б какая опасность от южных земель исходила. Там говорят, расплодилось сброду всякого. Дружина наша подхватилась и приготовились, а никого до сих пор не видно. И вот закричали да затрубили, у гор показался корабль.
— Корабль? — припоминая что-то из древних легенд, переспросил Лант.
Мэроу же внимательно следил за стариком, жадно ловя каждое слово. Он-то помнил, что значит "корабль".
— Гигантская лодка с парусами белыми до неба. Огромная, что и не представить себе, там сто человек поместиться и глазом не моргнут. Тут то все легенды и припомнили. Кто ж не слышал о пропащем мире другом. Не такой как наш.
— Расскажи нам, — попросил Мэроу.
Соцвет кинул на него быстрый взгляд и продолжил:
— Легенда эта стара как мир. И говориться в ней, что через море лежит ещё одна такая же большая земля. И живут там люди с виду такие же как мы. Да только злые они все и сердца их черны. Им добро чуждо. — Тут старик усмехнулся. — У нас детвору, бывает, пугают: "Будешь плохо себя вести, есть плохо или родителей не слушаться, попадёшь в самое страшное место под вечным небом — в заморский мир. А там тебя плохие люди будут за волосы тягать, щипать и гнилые фрукты подсовывать. И плачь там — не плачь, а никто не утешит, только смеяться будут".
Мэроу никогда прежде не слышал подобных сказок. Ни о страшном море, ни о ещё одном мире. Говорили — море плохое, говорили — каждый знай своё место.
А старик, знай себе, вздыхает.
— И легенда-то, сказка страшная, былью оказалась. Приплыл к нам корабль издалека со странными знамёнами. На белоснежных парусах — как передавали из уст в уста, пока дружина готовилась выступить вперёд — на белых парусах вышита серебряными нитками была корона, над тремя горами. Из корабля спускались по выкинутой к берегу доске облачённые в блестящие белые доспехи воины и у каждого щит и меч. У каждого белые колчаны за спинами и лицо каждого скрыто шлемом.
Воины сокрыли свой корабль за горами, да мы их всё равно заметили, тревогу пробили, в рога затрубили.
Тогда глава совета нашего, Риана Мудрая, собрала дружинников и поскакала к берегу. Там она встретилась с командующим лихим войском и тогда приплывшие воины стали рубить всех направо и налево. Было их всего сто, а одним ударом каждый воин тут же трёх наших рубил. Ни один из врагов не полёг. Им силы предавал тот, кто стоял в гуще сражения — кто сражался сразу с десятерыми и все удары мечей наших отбивал. Он не был простым, а придавал и наполнял силой своих воинов. Он ступил вперёд, когда полегла вся дружина и тогда закричали все и побежали умирать с воинской славой, только бы в рабство не попасть к воплощению зла. Подступили другие войска Риан-Ондима, выбежали наши маги — и тут небо потемнело и всё погрузилось во мрак. Вспыхивал огонь, и бил в небесах гром. А зло всё оставалось непобеждённым.
Я малую схватил и потащил прочь, подальше от всего; Малак, внук мой старшой… Я его тоже попытался утянуть, да тот упёрся — врагов бить надо, говорит, и побежал в самую гущу сражения.
Обернулся, а Дита уже и исчезла. Я её звал, звал, а она пропала…
Прокатилась слеза по сморщенной белой щеке, оставив мокрую полоску. Не обратив на неё внимания, Соцвет Одар тихо закрыл глаза, помолчал скорбно.
— Я всё искал и искал, даже когда всё улеглось. Ходил среди них и всё звал своих, а никто не отзывался. Думал как же я теперь дочке в глаза посмотрю, что Диту не уберёг? Только день спустя понял — и дочки то уже больше нет. Никто не выжил из сражавшихся. Те же, кто попрятались за озёрами, уцелели, правда, имущество всё их пропало. А потом дожди шли — мира светлого не видно. Всё смыло. Кровь с земли смыло, крики плачевные умолкли, только дождь шумел. А воины те разбредись во се части света. Мы, кто остался, потерянные слонялись по Риан-Ондиму и видели, что нет его больше. А вот прихожу к дому своему каждый день. Знаю, старый дурень, что мёртвые, а, кажется иногда, что и отвечают, и утешают. Великое то зло, такое, какого мир со времён своей юности не видывал.