— Это случилось на шестой день. Мы тогда ещё двигались к Совьему лесу, уже преодолели Одинокий курган и до ручья оставалось шагов триста, не больше. Акнер отпустил Клюку с руки и та полетела, почуяла кроля. Я своего тоже отпустил, повязку, значит снял, тоже летит. И тут стало иначе. Понимаете, друзья: враз всё было как прежде, тревожно малость, что правда — то правда, однако ж, как прежде. И тут — всё другое. Степь разом замерла, затихла что и ветер упал. И далеко-далеко в небо видна стала туча, да такая, будто буря идёт. — При этих словах Коговиц, явно непривычный к лишним жестам, широко развёл руками. Тишина стала куда тяжелее. — Затрепетало сердечко-то, затрепетало в груди. Доллун говорит: "Дождю, стало быть, не миновать…" а туча всё летит и летит, хоть ветра и нет. Мы на месте стоим. У самих руки к соколам припали, не улетят, знаем, но придерживаем. Трепещут крылья то, чуют что-то. А мой то летает высоко. Взлетел, вижу и вдруг как устремится вперёд, ну, думаю, к кролю.
Туча стала ещё ближе. Скоро и небо потемнело от них. Не поверите — птицы. Да столько, что хоть землю устилай. Степь — степью, да над головами. Далеко птицы летят, высоко, а столько их, что и на земле взмахи крыльев слышны.
Мы таких ещё не видели. Серые, большие. А крылья то какие, рук моих не хватит, вместе складывай — больше!
Коговиц замолк и обвёл собравшихся мрачным взглядом. Седой Лис молча сидел в своём углу, устремив взгляд в огонь. Лютам, с белыми волосами, напряжённо долбил столешницу ножом. Акнер, тот, что с талисманом, улыбался. А глаза сделались холодными, хмельную пелену как ветром унесло. Добролицый пил, грыз окорок, закусывая его зелёным луком. Ел, ел, а на Седого Лиса то и дело посматривал. Последний охотник, тонкий и точно высушенный, с большими глазами молча пил, с виду не интересуясь общим разговором, так захватившим заправских трактирщиков.
— Куда то летели? — нарушил затянувшуюся тишину трактирщик. И все тут же с одобрением закивали.
— Да, куда?
— Что за птицы?
— А перья, перья на хвосте красные, мож то огневики?
Вопросы посыпались один за другим, смешиваясь в общем беспокойном шуме. Муть готова была перерасти в разрозненные обсуждения, да так и закончится общей пьянкой и выговорами от жён, если бы не вмешался белоголовый, до того молчавший по большей части охотник:
— А летели они с востока на запад. — Сказал он как бы невзначай, так и не оторвавшись от своей кружки, в которой кроме нескольких капель на дне уже ничего и не было.
И тишина.
— Нехорошо, — одно единственное замечание и вымученный смешок.
— И перьев красных не было. Серые все. Высоко летели, а ясно — серее не бывает.
— Морские чтоль? — не выдержал кто-то.
— Угу, — Акнер отодвинул кружку и уставился на сидящего перед ним мужика, словно вызывая того на поединок.
— Ну дела.
Мэроу не видел, но готов был поспорить: сказавший это почесал затылок. Никто и не думал смотреть на стоящего в угле юнца, жадно ловившего каждое слово и на другого, так же неподвижно слушающего в стороне. На напряжённые лица и сверкающие в полумраке глаза.
— Клюка так и не вернулась…
Один лишь Седой Лис утешающее кивнул товарищу, всё потонуло в нескончаемом потоке общих восклицаний. Все делились впечатлениями. Птиц обсуждали покуда ещё сидели в трактире охотники. Когда же те ушли, разговор тут же перешёл в русло совсем иное. Вспомнилось и что кому починить нужно у кузнеца, и какие дела в соседних деревнях, и почему сын Большого Прова, Анкий, ни с того, ни с сего пустился в чужие земли — судьбы чтоль искать?
— Языками мелют не хуже баб, — проходящая мимо Алма улыбнулась Ланту. А в маленьком окошке плыла бледная луна. Утихала, убаюкивалась деревня — вот уже и время спать пришло. Не было нынче заезжих. Последний, большой и грузный мужчина отдал хозяину медный грош, задумчиво почесал шею и заковылял к выходу.
Спал в углу у бочек, свернувшийся калачиком хозяйский сын. Грязный, с дырявыми короткими штанишками. Спал и посапывал, в такт потрескивающему очагу.
Хотелось устроиться тут же: лечь у огня и закрыть глаза, подложить руку под голову и погрузиться в затягивающую усталость. И не важно, что ничего почти и не ели сегодня, что лицо такое чёрное, что и себя не узнаешь. И пахнет от одежды непонятно чем, а завтра будет то же самое… Только спать.
Рука сама потянулась к глазам. Мэроу поплёлся к выходу, а там и до амбара недалеко.
— Мы сегодня не обедали, — голос Ланта вырвал его из мутного водоворота расплывающихся образов.