— Защищать нас удумали? — Лютам расхохотался. — Забавные вы, ребятки. А отчего не взять, возьмём, особенно тут такое обещают, "никогда не промахивается".
Растерянное выражение на лице Острого Клыка сменилось лёгкой обидой:
— Да что вы, братцы, а как же… так я же, — неясно залепетал он, слишком тихо, что б его разобрали всё ещё толпящиеся неподалёку люди. — Я ж победил. Пускай теперь извиняется, как и условились. Оно слово держать надо.
И Мэроу извинился, однако с таким видом, точно сам принимал извинение. И все видели, как напряжённо заходили желваки на узком лице Клыка, как сжались пальцы.
— Извинился он! Как же, извинился! — Ещё долго был слышен недовольной рокот Клыка, пока он, охотники и вместе с ними двое юнцов не скрылись за крайними домами.
Деревенские ещё некоторое время постояли, помололи острыми языками, высказали своё веское мнение по поводу случившегося, да и разошлись по делам.
В этот день травница так и не дождалась визита от мальчонки, которого обещала прислать Алма из трактира "Заячья Нора". А сама Алма и её муж до конца недели поминали недобрым словом своих недавних работников, успевших прихватить с собой кое-что из еды, да флягу в придачу.
И что осталось им? Вычищенные полы, курятник… да одежда этих же самых работником. Не долго думая, на рассвете следующего утра, Алма торжественно спалила её, не забыв плюнуть в костёр.
5
Степь
Шли долго и без отдыха. Группа шагала нескончаемой прямой степью, продвигаясь на северо северо-восток. Кольца пушистого жёлтого света играли в чистом мягком небе, подсвечивая сбившиеся лоскутные тучи. Порою лучи — когда солнце показывалось между облаков — ложились на низкую степную траву, и тогда высвечивались небольшие круглые островки. Утром было зябко, теперь же степь сбросила росу, впитала капли и преобразилась. К полудню стало совсем сухо.
Охотники отпустили соколов со словами: "Когда позовём, вернутся". И птицы устремились в небо, со временем превращаясь в крохотные точки на горизонте.
Было тихо, но далеко не так как в комнате или же подвале. Тихо было по-особому. По-живому. Вскрикивала небесная птица, пелена потеплевшего ветра затрагивала траву, пригибая её к земле. Охотники ступали неосторожно, не заботясь о том, что их могут услышать. Они шли туда, где предполагали найти стадо диких коз, где водились степные зайцы и лисицы, такие же серые, как сумерки над озером.
— А пятнистых куриц нужно искать, где деревья начинаются, — охотно пояснял Доллун, его бесхитростное лицо постоянно расплывалось в улыбке, так что приподнимались круглые щёки. — Они гнездятся на высоких ветвях, ну точно падальщики. Летом откармливаются — будь добр. Мышами питаются, грызунами там всякими, ужами, если найдут. И сидят, толстенные, так и просятся на прутень, да к костру. А ещё лучше на стол праздничный. Подходить к ним не нужно, они, может, с виду и не проворные, так если чужака заметят — самые быстрые тут же тебе глаза выцарапать и попытаются. А другие тем временем в небо и ищи их свищи. Вот, стало быть, нападет парочка, отвлекает. У меня пару раз по молодости лет всё лицо расцарапали, и руки. Да и не только по молодости, если под хмелем идёшь — к ним вообще не подобраться — за поляну почуют, такие.
Туловище у них, короткое, почти круглое. Все коричневые, с мелкими серыми пятнами, редко — белыми. А в остальном на наших домашних куриц похожи. Но породы, ясно дело — совсем другой.
Доллун говорил долго и никто его не перебивал. Охотник рассказывал о том, что нужно для охоты, о важности беззвучной ходьбы, быстроте и силе. О различных охотничьих чеснотах. Почему так сложно воспитать достойного и проворного охотника.
А впереди, сколько не иди, всё просматривалась одна степь. Ни бугорка, ни кургана, лишь пару раз попалось несколько скудных кустиков.
— Там, — Доллун махнул рукой вперёд, — через день пути начинается преддверие охотничьих угодий. Там уже и зверья больше будет. До ближних деревень далеко, редко кто в долину Илка заглядывает. Мы, разве что, да и то не всегда. Коз там много, с шерстью до земли. И кроликов, зайцев. В прошлом году лис было видимо-невидимо, так теперь из шкуры ихней столько одежд пошито, и всякого там по хозяйству.
Вот уже и мягкий вечер стал подкрадываться к земле. Золотые лучи блекли, предвещая приход ночи. Ветер стал ещё мягче, прохладнее и теперь ласкал кожу. Началось потрескивание в траве, это сверчки приступили к своим забористым трелям. Края туч так и подсвечивались, в то время как внутри они оставались тёмными и непроницаемыми. За весь прошедший день не было ни одного привала. Зато шли медленно, не торопясь. И молча, за исключением Доллуна.