− И когда ты только успеваешь? Мне даже завидно.
Людмилочка посмотрела на герберы, которые девушки поставили в синюю высокую вазу, старожилку библиотечного зала. В эту вазу ставили тюльпаны и нарциссы еще до войны.
– Никогда бы не подумала, что синее с оранжевым так красиво сочетается.
− Кстати, о цветах. Снится мне ночью сон, будто я собираю лотосы на берегу большой реки, тихо шелестит тростник, тонконогие цапли ловят лягушек, розовый рассвет жарко разливается по бледной голубизне неба… Ну и…
− Ну, говори же… – Людмилочка нетерпеливо заерзала на стуле. – Ты собираешь лотосы, и тут… он!
− О, Господи, почему сразу он? Никакой не он. Ты не поверишь, что было дальше!
− Почему это я не поверю? Это ты всегда не веришь и смеешься, а я как раз верю. Лотосы… К чему бы это? Надо посмотреть в «Соннике». А ты еще ругала меня, когда я его купила. Теперь как найдем.
− Да нет, ты не поняла. Не надо смотреть, что это значит. Потому что когда я проснулась, лотос остался у меня в руке. – Тина подняла руку и показала, как она держала цветок. – Вот так. Представляешь?
Людмилочка смотрела на нее, улыбаясь, – она явно не понимала, о чем речь, и ждала продолжения.
− Ну, все.
− Как это все? Ты проснулась, лотос у тебя в руке… Со мной иногда так бывает, кажется, что проснулась, а это продолжение сна. Потом окончательно просыпаешься… тогда только понятно, что к чему. Так что дальше?
− Я же тебе говорю, что это и есть самое странное – я окончательно проснулась, а лотос у меня в руке. Наяву, понимаешь? Сижу и смотрю на него, даже понюхала. Ничего, пахнет, – только запах необычный очень.
Людмилочка открыла было рот, чтобы разразиться подходящей к случаю тирадой, да так и застыла, но ненадолго.
– Ты хочешь сказать, что это был не сон? Что цветок был настоящий? Так может быть, тебя разыграл кто-нибудь? Ты же наверняка была не дома. Я еще вчера вечером поняла, что Влад недаром спешит, но ты мне толком ничего не рассказываешь. Я чуть с ума не сошла, пытаясь представить, что там с тобой происходит, а ты…
− Совсем не то, что ты думаешь. – Тина знала, что если не остановить этот поток, то он грозит никогда не кончиться. – Это совсем не то. Я тебе говорю, что мне снился сон, потом я проснулась, окончательно, понимаешь? Я не пьяная и не сумасшедшая. Смотрю – цветок у меня в руке. Настоящий, зеленый, свежий… Он и сейчас стоит в вазе на кухне у Сиура.
− А, так ты все-таки…
− Да нет же, Боже мой, его всю ночь не было дома. Влад уснул у телевизора, а я в другой комнате. Утром проснулась, – у меня в руке цветок.
− «Поскользнулся, упал, очнулся – гипс». – Людмилочка захихикала, исподтишка поглядывая на Влада, делавшего вид, что он читает. – Это несерьезно. Ребята тебя разыграли, зная, какая ты трусиха.
− Я и в самом деле испугалась. – Тина не выдержала и тоже засмеялась.
Происшествие, которое утром казалось ей зловещим и необъяснимым, теперь предстало в ином свете. Ну что особенного? Просто шутка. Она вспомнила, какой столбняк нашел на нее, когда обнаружился цветок, и у нее начался приступ неуправляемого смеха. Мальчики, наверное, повеселились на славу. Хороша же она была, уставившись, как полоумная, на дурацкую лилию. Она просто дар речи потеряла, хорошо, что хоть заикой не стала.
Девушки смотрели друг на дружку и хохотали, вытирая слезы.
− Ой, ну, умора, представляю, какой у тебя был вид, – простонала Людмилочка, между приступами смеха. – Так ты, небось, и им рассказала, что сорвала лотос на берегу…
− Нила. – Тина только теперь осознала, какой идиоткой выглядела утром.
− Так и сказала? Мол, ребята, только что сорвала цветочек на берегу Нила… Секунду как оттуда. Ой, не могу, умру от смеха… А они что?
− Они? Ничего… Даже не смеялись. Начали выяснять, не было ли кого в квартире, откуда мог цветок взяться? И правда, – она толкнула покатывающуюся от хохота Людмилочку, – прекрати смеяться, – цветок необыкновенный.
− Ну да, у страха глаза велики, – и коряга крокодилом покажется. По-моему, они просто смеются над нами. – Подруга привычно объединяла себя и Тину в одно целое. – Они не принимают нас всерьез. Решили насмешки устраивать… Знаешь что? Мы обязательно сегодня должны выполнить то, что собирались. Теперь я окончательно поняла: это работа племянника. Как его? Сташков? Я знаю, где этот банк. Как задумали, так и сделаем. По крайней мере, будем знать, откуда нам грозит опасность. Своих врагов нужно знать в лицо!
Влад пытался уловить, над чем смеются девушки, но безуспешно. Ему стало интересно, и он на секунду отвлекся от своих беспокойных мыслей. Но тут же снова вернулся к ним. Он чувствовал в воздухе опасность. Поездка Сиура за неизвестной посылкой уже не казалась ему ерундовой, и он пожалел, что несерьезно отнесся к этому утром.
Вечером, если ничто не помешает, они с Людмилой идут в ресторан. Боже, какая мешанина у него в голове! Скорее – пикантный винегрет. Димон бы позлорадствовал, будь он способен узнать, с кем друг идет коротать время.
Владу совершенно неожиданно понравилась Людмила – было в ней что-то такое… тургеневское. Глупо, казалось бы, – но ему до зубной боли надоели нахальные, размалеванные и пустые малолетки, с ногами от ушей и коровьими глазами. Женщины постарше, сексуально озабоченные, хваткие, умеющие рвать у жизни свое с кровью и мясом, жадные до денег, с исключительно товарно-вещевыми интересами, деловые, хищные, опротивели сразу и навсегда.
Столица накладывала на них неизгладимую печать, кроила на особый лад, безжалостно вытравливая любой намек на сентиментальность, или хотя бы заурядную человечность. Как на этой жесткой почве каменных джунглей вырастают такие тихие, нежные цветы, как Людмила, как Тина? Невзрачные на первый взгляд, но удивительно милые, озаренные теплым внутренним светом, как изысканные фиалки среди кичливых, ярких и вульгарных георгин…
Вот что значит русская классика! – Влад усмехнулся.
Он поднял голову и увидел, что девушки исчезли. Он вскочил, в несколько прыжков преодолев расстояние до двери в подсобные помещения. За дверью никого не было.
− Заполняйте. – Хмурая, неприветливая женщина с пережженной химической завивкой, после долгих препирательств, наконец, протянула Сиуру через окошечко бланк на получение бандероли.
У него екнуло сердце, когда она с громким стуком, всем своим видом выражая благородное негодование, положила на стойку небольшую, завернутую в почтовую бумагу коробку, в которой могла бы поместиться электробритва, не более. Бандероль была оценена очень дешево, поэтому ее удалось получить без особых осложнений.
− Тяжеловата для такого размера, – подумал Сиур, осторожно укладывая ее на заднее сиденье. – Кто знает, что там такое?
Он бы ни за что не признался, какая мысль пришла ему в голову, – но решил поехать на строительный пустырь и там посмотреть, что в злосчастной посылке. Ситуация могла бы быть смешной, если бы не два убийства, исполненные не то что очень профессионально, но просто виртуозно, которые к веселью не располагали, а вынуждали принимать меры предосторожности.
Пустырь зарос невысоким кустарником, чувствовалась жара, пахло пылью, известкой, и травой. Он отошел далеко от машины, присел на остатки нагретого солнцем фундамента и со всякими мыслимыми предосторожностями развернул бумагу. Так и есть – коробка от старой электробритвы, сейчас таких уже не производят.
О, черт, какое счастье, что никто его не видит. Как он выглядит, разворачивая украдкой в кустах обычную бандероль!.. Любому другому он бы сам сказал, что это психоз.
Очень медленно и аккуратно он открыл коробку, – внутри помещалось нечто, завернутое в папиросную бумагу. Еще не разворачивая, Сиур понял, что это такое.
Влад проверил одно за другим все помещения – девушек нигде не было. Этого только не хватало! Осталась одна дверь, которую он оставил напоследок – женский туалет. Секунду поразмыслив, он толкнул дверь и вошел. Людмила взвизгнула и облила его водой – она мыла руки, – а Тины не было видно. Дальше идти он не рискнул.