— Но тогда почему… — вырвалось у Пита, однако он тут же осекся.
— Что «почему»?
— Ничего… Вот вы ведете переговоры со мной, а я…
— Это особый случай. Вас привел ко мне мистер Гудвин, а он является моим доверенным и высоко ценимым помощником и был бы огорчен, если бы я не отнесся к вам внимательно и не дал бы ему возможности записать и перепечатать нашу беседу. — Вулф одарил меня лицемерным взглядом и вновь обернулся к Питу. — Это по поводу вашего эго и гонораров. Что же касается методов, то они, конечно, должны соответствовать вашему полю деятельности. Я не говорю о такой сфере деятельности, как промышленный шпионаж, бракоразводные процессы и тому подобные нечистоплотные вмешательства в чужие дела. Эго человека, занимающегося подобного рода деятельностью, подточено червями, так что это не для вас. Возьмем, к примеру, кражу. Предположим, что украден ларец с драгоценностями, но его владелица не желает обращаться в полицию, так как подозревает в краже…
— Лучше давайте возьмем убийство. Мне бы хотелось начать с убийства.
— Как пожелаете, — Вулф был предельно милостив. — Ты записываешь, Арчи?
— Еще бы! С высунутым языком.
— Хорошо. Кража или убийство, в данном случае это не имеет значения, но вы в первую очередь должны помнить, что являетесь представителем искусства, а не науки. Роль науки в раскрытии преступления бывает значительной и эффективной, но она занимает лишь небольшое место в деятельности частного детектива, который стоит выше науки. Любой человек средних способностей может научиться обращению с кронциркулем, фотоаппаратом, микроскопом, спектрографом или центрифугой, но он просто-напросто является слугой следствия. Научное расследование, каким бы оно ни было выдающимся, даже блестящим, никогда не может сравниться с внезапным озарением, приходящим к детективу и иногда вызванным лишь услышанной интонаций или замеченным мимолетным взглядом… Искусство детектива очень многообразно. К примеру. Наружная слежка в Нью-Йорке чрезвычайно трудна. Когда полиция занимается ею всерьез, то командирует не меньше трех агентов, и даже при этом они зачастую оказываются с носом. Но есть один человек — он часто помогает мне в работе, его зовут Сол Пензер, — который просто гений слежки, хотя работает в одиночку. Я беседовал с ним по этому поводу и пришел к заключению, что он и сам не знает секрета своего высочайшего мастерства. Это несознательная и неконтролируемая работа мозга, хотя мистер Пензер — человек незаурядного ума. Это некое качество, скрытое в недрах его нервной системы, скорее всего, конечно, в черепной коробке. Он говорит, что каким-то чутьем в неуловимую долю секунды вдруг осознает, как поступит в тот или иной миг объект его слежки. Не то, что тот сделал и делает, а именно то, как он еще лишь намерен поступить. Мистер Пензер может научить вас всему, что знает и умеет сам, но вы никогда не достигнете его уровня, если в вас не заложены те же самые качества. Однако это вовсе не означает, что вы не должны учиться у него всему, чему можете выучиться. Лишние знания никогда не помешают. Человек, который считает, что знает все, в действительности не знает ничего. Только когда вы попытаетесь воспользоваться тем, чему научились, вы поймете, в какой степени можете превратить свои знания в действия. — Вулф ткнул в меня пальцем. — Вот, например, мистер Гудвин. Мне было бы чрезвычайно трудно работать без него. Он незаменим. Однако его поведение зачастую зависит от мимолетных прихотей и капризов, что, конечно, делало бы его неспособным для выполнения любого важного задания, не будь у него где-то запрятан (возможно, в черепной коробке, хотя я в этом сомневаюсь) мощный регулятор. Например, при виде миловидной девушки у него возникает непреодолимая тяга к ней, однако он никогда не был женат. Почему? Потому что он знает, что если женится, то его реакция на хорошеньких девушек, чистая и искренняя в настоящее время, будет не только безнадежно испорчена, но и окажется под надзором верховной власти, которая станет ограничивать эту реакцию. Так что самоконтроль, своего рода регулятор, спасает его от бедствия, правда, иногда на самом краю пропасти. То же самое происходит с большинством его прихотей и причуд, но случается, что регулятор самоконтроля не срабатывает вовремя, и он терпит неудачу, как сегодня, когда его потянуло поддразнить меня, в результате чего он лишился возможности пойти… Арчи, который час?
Я посмотрел на часы.
— Без восемнадцати девять.
— Ого! — вскочил Пит. — Мне пора! Я обещал матери вернуться без четверти! До завтра!
Он бросился из комнаты. Пока я поднялся и вышел в прихожую. Пит уже отпер входную дверь и убежал. Я остановился на пороге в столовую.
— Проклятие, я надеялся, что он просидит до полуночи, чтобы вы успели закончить вашу лекцию! — сказал я Вулфу. — А теперь бильярдный турнир не доставит мне никакого удовольствия, хотя я все равно пойду на него.
И был таков.
Глава 2
На следующий день, в среду, я был довольно занят. Владелец фабрики скобяных изделий в Янгстауне, штат Огайо, приехал в Нью-Йорк в поисках своего исчезнувшего отпрыска, предварительно прислав Вулфу слезную телеграмму с мольбой о помощи. Мы призвали Сола Пензера, Фреда Даркина и Орри Кэтера, и они принялись за дело. Я не мог отойти от телефона, принимая их донесения и отдавая распоряжения.
В начале пятого нагрянул Пит Дроссос и изъявил желание повидать Вулфа. Судя по его поведению, он воздавал мне должное как частному сыщику с лицензией, но вести дела явно предпочитал с моим шефом. Я объяснил, что Ниро Вулф ежедневно проводит четыре часа — утром с девяти до одиннадцати и днем с четырех до шести — со своими десятью тысячами орхидей, терзая в эти часы Теодора Хорстмана, а не меня, и что в это время он практически недоступен. Пит изложил мне свою точку зрения, которая сводилась к тому, что более дурацкого времяпрепровождения для детектива и не выдумаешь, и я не пытался его разуверить. Когда мне наконец удалось выдворить Пита на крыльцо и запереть дверь, я уже готов был признать, что мой владыка нуждается в капельке милосердия. Худшего надоедалы, чем Пит, я еще не встречал, и он явно не собирался оставить нас в покое. Мне следовало сдержать свой порыв и не навязывать этого юнца в качестве партнера для игр с Вулфом. Обычно когда я осознаю, что занимаюсь самоедством, мне помогает выпивка, так что я пошел на кухню и пропустил стаканчик молока. Когда я вернулся в кабинет, зазвонил телефон — Орри Кэтер докладывал об успехах.
За ужином ни Вулф, ни Фриц и виду не показывали, что вчера между ними произошла размолвка. Накладывая себе вторую порцию блинов со свининой по-датски, Вулф отчетливо пробурчал: «В высшей степени приемлемо», — оценка в его устах чрезвычайно щедрая. Фриц воспринял ее как должное и, с достоинством склонив голову, прошептал: «Благодарю, сэр». Так что когда мы покончили с кофе, небо уже очистилось от грозовых туч, и Вулф был так любезен, что даже пригласил меня спуститься с ним в бильярдную и продемонстрировать знаменитый удар Москони, о котором я ему рассказывал.
Но мне не довелось исполнить его просьбу. Когда мы вставали из-за стола, в дверь позвонили. Я, естественно, подумал, что это Пит, но ошибся. Посетитель был вдвое крупнее Пита и куда более знаком мне — сержант Пэрли Стеббинс из уголовной полиции Манхэттена собственной персоной. Вулф проследовал в кабинет, и я открыл дверь.
— Они побежали туда, — сказал я сержанту, ткнув большим пальцем в сторону.
— Не паясничай, Гудвин. Я хочу видеть Вулфа. И тебя.
— Вот он я. Выпаливайте.
— И Вулфа.
— Он занят перевариванием блинов со свининой по-датски. Подождите.
Я прошел в кабинет, доложил, что Стеббинс просит аудиенции, терпеливо дождался, пока Вулф кончит гримасничать, получил распоряжение ввести просителя, вернулся в прихожую и выполнил приказание шефа.