Когда он вышел, я решил, что нужно предупредить Вулфа.
— Картина, — сказал я.
— Что же еще, — раздраженно буркнул Вулф и обернулся к миссис Дроссос. — Слушаю вас, мадам.
Но она ничему не желала верить. Она поднялась, подошла к двери, сунула голову в прихожую, посмотрела по сторонам и только затем, закрыв дверь, вернулась на свое место.
— Вы знаете, что Пита убили?
— Да.
— Когда мне сказали, я выбежала на улицу, и там он лежал… Без сознания, но еще живой… Мне позволили поехать вместе с ним с машине «скорой помощи». Вот тогда он и сказал мне…
Она умолкла. Я испугался, что она разрыдается, но женщина, посидев с полминуты в оцепенении, переборола себя и смогла продолжать.
— Он открыл глаза, увидев меня, и я наклонилась к нему поближе. Он сказал… Я, пожалуй, повторю вам, что он сказал…
«Передай Ниро Вулфу, — сказал он, — что со мной таки рассчитались… Никому не говори этого, кроме мистера Вулфа. И отдай ему мои деньги из жестянки».
Она умолкла и снова оцепенела. Минуту спустя Вулф не выдержал:
— Я вас слушаю, миссис Дроссос.
Она открыла видавшую лучшие времена кожаную сумочку, покопалась в ней, достала небольшой бумажный сверток и встала, чтобы положить его на стол перед Вулфом.
— Здесь четыре доллара и тридцать центов. — Она продолжала стоять. — Пит заработал их сам и хранил в табакерке. Он велел отдать эти деньги вам и больше ничего не сказал… Потерял сознание и умер… Ему так и не сумели помочь в больнице. Я вернулась домой, чтобы забрать деньги и отнести вам. Теперь я могу уйти. — Она повернулась, шагнула к двери, потом остановилась и обернулась к Вулфу: — Вы поняли, что я вам сказала?
— Да. Понял.
— Я должна еще что-нибудь сделать?
— Нет, ничего. Арчи…
Я уже был возле нее. Выглядела она, правда, уже чуть получше, но я все же поддержал ее под локоть и помог выйти на крыльцо и спуститься на семь ступенек к тротуару. Она не поблагодарила меня, по-видимому, даже не заметила, в чем я ее, впрочем, не виню.
Когда я вернулся в прихожую, Пэрли уже надевал шляпу.
— Вы не забыли закрыть задвижку? — поинтересовался я.
— Отбирать конфеты у ребенка, этого я еще мог от вас ожидать, — возмущенно напустился он, — но отбирать конфеты у мертвого ребенка… Бог мой!
Он двинулся к двери, но я преградил ему дорогу.
— Послушайте, умник! Если бы мы стали настаивать на том, чтобы она забрала эти деньги, она бы…
Я осекся, заметив его торжествующую ухмылку.
— Наконец-то я тебя поймал! — проквакал он и вышел, отстранив меня.
Я вернулся в кабинет, кусая себе ногти от досады. Не часто Пэрли Стеббинсу удается уязвить меня, но в тот день он вывел меня из равновесия, затронув мои лучшие чувства.
Естественно, я постарался выместить свою злость на Ниро Вулфе. Я подошел к его столу, взял сверток, развернул и аккуратно разложил содержимое перед шефом: две долларовые бумажки, четыре четвертака, девять даймов и восемь никелей.
— Совершенно точно, — объявил я. — Четыре доллара и тридцать центов. Искренние поздравления. После уплаты подоходного налога и за вычетом расходов в размере десяти центов — за вчерашний телефонный звонок Стеббинсу — у вас останется достаточно для того…
— Заткнись! — Прорычал он. — Завтра же вернешь ей эти деньги.
— Нет. Ни завтра, ни послезавтра, никогда. Вы чертовски хорошо знаете, что это невозможно.
— Внеси их в фонд Красного Креста.
— Несите их сами. — Я был непреклонен. — Она может никогда больше не прийти сюда, но если придет и спросит, что мы сделали с деньгами Пита, у меня не повернется язык сказать ей, что мы отдали их в Красный Крест, а врать я не хочу.
Он отодвинул деньги на другой конец стола, в мою сторону.
— Ты привел мальчика в дом!
— Это ваш дом, и вы угощали его печеньем.
Мои слова остались без ответа. Вулф взял свою очередную книжку, раскрыл на прерванном месте, устроил поудобнее свою тушу весом в одну седьмую тонны в кресле и погрузился в чтение.
Я сел за свой стол, делая вид, что просматриваю вчерашние отчеты Сола, Фреда и Орри, а сам пока что оценивал ситуацию. Поразмыслив, я раскрыл пишущую машинку, заложил бумагу и начал печатать. Первый вариант имел кое-какие недостатки, я выправил их и снова перепечатал. На этот раз мне показалось, что все в порядке. Я обернулся к Вулфу и возвестил:
— У меня есть предложение.
Он дочитал до абзаца, который оказался довольно длинным, и только потом устремил на меня свой взор.
— Ну?
— Мы связаны деньгами Пита и должны что-то с ними сделать. Помните, вы сказали ему: не так важно получить гонорар, как важно чувствовать, что он получен недаром. Надеюсь, вы почувствуете, что действительно заслужили этот гонорар, потратив его целиком и полностью на оплату объявления в газете, которое звучит примерно так:
«Женщину с серьгами в виде пауков и царапиной на щеке, которая во вторник на углу Западной Тридцать пятой улицы и 9-й авеню, находясь в машине, просила мальчика позвать полицию, просят связаться с Ниро Вулфом. Адрес в телефонной книге».
Я протянул бумагу ему.
— Плата за объявление в «Таймс» может превысить ваш гонорар, но я готов добавить доллар-другой из своего жалованья. По-моему, задумка блестящая. Мы потратим деньги Пита на него самого, Кремер и Стеббинс будут посрамлены. А так как нет ни единого шанса из миллиона, что на это объявление кто-нибудь откликнется, то вы можете не опасаться, что вам придется потрудиться. Да и совсем не так плохо, если ваше имя лишний раз мелькнет в газете. Что скажете?
Вулф взял бумагу и проглядел текст, задрав нос кверху.
— Ладно, — сварливо буркнул он. — Пусть это послужит тебе уроком.
Глава 3
Сына фабриканта скобяных изделий наконец обнаружили, заарканили и доставили в родительское гнездышко на следующий день, в четверг. Поскольку операция проводилась втихомолку — по ряду причин, о которых я предпочту пока умолчать, — деталей от меня не ждите. Но кое-что я все-таки выскажу. Если Вулф и в самом деле считает, что заработал сумму, которую выставил в счете для оплаты сей важной птице, то, пожалуй, еще ничье эго не подвергалось более суровому испытанию.
Словом, четверг получился довольно суматошным, и времени подумать над тем, жил бы еще Пит, возьмись мы за его дело хоть чуть-чуть по-иному, не оставалось. В сыскном деле прецедентов для подобных раздумий хоть пруд пруди, и, хотя положительных эмоций от них не прибавляется, поразмыслить время от времени на эту тему невредно.
Когда я в среду относил объявление, было уже слишком поздно, так что в четверг его не опубликовали. Поэтому в пятницу, спустившись в кухню и поприветствовав Фрица, я первым делом развернул «Таймс» и пробежал глазами раздел объявлений. Увидев среди них наше, я не смог сдержать ухмылки. По большому счету ничего обидного или личного оно не значило. Просто наши шансы получить какой-то отклик на объявление были, пожалуй, даже ниже, чем один на миллион, как я прикинул впопыхах. Тем не менее, когда вдруг зазвонил телефон, я оторвался от завтрака и «Таймс» и так рванулся к аппарату, что чуть не опрокинул стул. Но звонили вовсе не по объявлению. Какой-то субъект с Лонг-Айленда интересовался, не продадим ли мы ему три цветущих экземпляра Ванды церулеа. Я ответил, что мы не торгуем орхидеями, и, не удержавшись, присовокупил, что Ванды никогда не цветут в мае.
И все же о деле Пита нам напомнили еще до полудня. Вулф только что спустился из оранжереи в кабинет, уселся за стол и принялся просматривать утреннюю почту, когда в дверь позвонили. Я вышел в прихожую и, увидев сквозь прозрачное только с нашей стороны стекло посетителя, не стал тратить времени и спрашивать, кто ему нужен. Этот визитер всегда хотел видеть только Вулфа, и его приход в одиннадцать часов утра и ни минутой раньше подтверждал это правило.
— Инспектор Кремер, — доложил я Вулфу.
Вулф сердито зыркнул глазом.