— Обещаю заботиться о ней, как о своей собственной.
— Ну да…
Гриша смотрел им вслед с грустью.
— Нужно было его взять с собой, — проговорил Влад.
Семен сосредоточенно вглядывался в окно, сжимал руль так, будто это горло Долгова. Никаких «если» — он доберется первым. Тем более его пригласили. Негоже быть невежливым.
Влад позвонил в управление.
— Семен, ее машину видели на повороте с МКАД. Ты оказался прав…
А он всегда оказывается прав. Семен нажал на газ, и машина понеслась под сто семьдесят.
— Предупреди гаишников, пусть нас не тормозят.
— Ладно. Но ты понимаешь, что у нас нет никаких полномочий…
— Да плевать я хотел на них! И Долгов — тоже. Думаешь, ему нужно постановление прокурора?
А уж Алене оно нужно и того меньше.
— Если мы где-то ошибемся, любой адвокат отмажет его. Ты этого хочешь?
— Лучше тебе не знать, что я хочу с ним сделать.
И Влад выбрал правильную позицию: замолчал.
До того места, где видели машину Алены, домчались, свернули и поехали по дороге, которая становилась все хуже и хуже.
Адреналин непрерывно поступал в кровь, участился пульс, ускорился ритм сердца. А Семен все жал и жал на газ. И в какой-то момент потерял осторожность. Пришлось снизить скорость. Машина рванула по грязи, но забуксовала, а потом и вовсе встала.
— Не сейчас! — взревел Семен.
— Я посмотрю…
Влад полез из машины, но Семен его опередил. Вышел из машины и присел перед бампером — переднее левое колесо утонуло в глубокой колее.
— Вытолкнем? — Влад приглядывался к жидкой рощице неподалеку. — Надеюсь, у Гришки есть топор в багажнике.
— Время!..
Под свет фар они работали быстро, слаженно. И топор не понадобился. Тонкие деревца и ветки хрустели под напором мужской силы. Семен ломал, Влад заталкивал их под колеса в грязь.
Потом поочередно раскачивали машину. Времени прошло около получаса, но для Семена эти тридцать минут казались веревкой, связывающей руки.
Что же должна чувствовать Алена?..
— Я поведу, а ты отдохни.
Семен было засопротивлялся, но потом сел на пассажирское сиденье. Отдых нужен — силы пригодятся, когда он доберется до идиота Долгова. Хотя нет, он не идиот, а шизоид.
— Влад, ты прав, мне не хочется, чтобы вместо тюрьмы наш «герой» получил постельку в какой-нибудь клинике для шизоидов. Конечно, принудительное лечение это вам не санаторий. Но пройдет время, он может вылечиться и выйти.
— Это после тройного убийства плюс Артамонова в непонятном состоянии? Едва ли.
— Разве у нас не самый гуманный суд в мире, где преступники получают условные наказания?
Тема скользкая, развивать ее дальше Семен не стал.
Хватит думать о плохом! Он достаточно подогрел себя перед встречей с Долговым. Теперь будет думать только об Алене. И первое, что скажет ей, когда все закончится, будет: «Выходи за меня замуж». А уже потом они поговорят о любви. Подумать только, но он любит ее! Со всеми недостатками, с ехидствами, с характером кактуса в период размножения — но любит!
Семен заерзал на сиденье, поймал на себе взгляд Гуральника.
— Я так до сих пор и не понял, кто ему был нужен: я или Алена? Если он так хотел добраться до меня, я бы сам пришел. Только стоило свистнуть. И если он попросит меня пристрелить его, я долго думать не стану. Что ты на меня уставился? Я не забыл об обещании… Я еще думаю. Зависит от того, что он сделал с Аленой. Возможно, что и ничего: такой вариант напрашивается после Артамоновой.
— Мне тоже интересно, чем ты провинился. Он видит в тебе личного врага. Вышел на тебя, рискнул, что его поймают. Для этого нужна веская причина. Жил он в своем уютном мирке, а ты влез и нарушил привычный порядок вещей, создал хаос в его мыслях. Когда, где, как?
Семен не раз думал об этом, но ответа не находил. С Долговым они сталкивались в магазине, но не раньше. Или было что-то, на что он не обратил внимания?
— М-м-м, сыщик хренов! — выругался Семен, прогоняя чувство беспомощности.
— Да ладно. Быстро его поймать мы могли в том случае, если бы сами были шизоидами и думали так, как он. С обычными мозгами его поступков не понять.
— Спасибо за разъяснение! — зло буркнул Семен. — В слюнявчиках не нуждаюсь.
Глава 26. Побег
Сколько часов она слушает покаянную речь Вадима? Впрочем, раскаяния в нем нет — он ищет понимания. Не найдет: трудно понять, за что можно отнять жизнь у человека. Такого же, как ты, человека, который дышит, радуется, мечтает о чем-то. А родственники тех несчастных женщин?.. Они теперь живут ради того, чтобы не умерла память о тех, кто ушел.