Выбрать главу

Всеволод был опасен и «коварен», он такой наводил ужас на противника, что многие тренеры были вынуждены приставлять к нему усиленную «охрану», поручая по меньшей мере двум своим игрокам следить за действиями сильнейшего армейского форварда и неотступно следовать за ним. Но эти меры «безопасности» чаще всего оказывались тщетными. Сева, так любовно его звали болельщики, почти каждый раз удачно увертывался от своих сторожей и снова и снова угрожал воротам. Такая «страховка» В. Боброва противником умело учитывалась и армейцами при определении тактического плана игры. Даже когда Всеволод был болен и не мог активно участвовать в игре, армейцы все равно считали полезным и необходимым его выход на лед, особенно если шла речь о принципиальной встрече. Расчет при этом был очень прост: Бобров обязательно выключал из игры одного — двух сильнейших хоккеистов из команды-соперницы…

Но при всех неожиданных ходах, когда не знаешь, что же дальше будет делать Всеволод, его удивительно здорово понимали играющие с ним армейские хоккеисты Е. Бабич, А. Тарасов, а позже В. Шувалов.

Особенное чутье на это было у Евгения Бабича. Он почти безошибочно поступал при розыгрыше не только заранее разученных вариантов, которых у них с В. Бобровым было множество, но и, что весьма важно, совершенно новых, самих собой рождавшихся в игре неожиданных комбинаций. Е. Бабич как-то интуитивно понимал своего товарища и постоянно оказывался там, где это было всего выгоднее для создания более острого положения. Разумеется, было бы неправильным отсюда делать вывод, будто Е. Бабич и другие хоккеисты команды ЦДКА являлись лишь подыгрывающими игроками и их талант блистал только при свете мастерства В. Боброва. И Е. Бабич, и А. Тарасов, и В. Шувалов, так же как А. Виноградов, П. Жибуртович, были выдающимися хоккеистами. Все они неутомимые труженики, азартные спортсмены, самоотверженные и ловкие мастера клюшки. Они, как и Всеволод, тонко понимали игру и мастерски вели ее от первой до последней минуты встречи. И, пожалуй, если б не было у В. Боброва на флангах рассудительных А. Тарасова и В. Шувалова, неуловимого и вездесущего Е. Бабича, если б не «питали его шайбами» из тыла неутомимый А. Виноградов, хитрый П. Жибуртович, а позже хладнокровный Д. Уколов и неповторимый Н. Сологубов, то едва ли смогла бы так полно раскрыться его высокая спортивная одаренность.

Однако среди этих хоккейных ассов Всеволод Бобров был первым, сильнейшим нападающим и признанным организатором атак. Всеволод лучше других мог завязать комбинацию, неожиданно начать атаку, организовать ребят на поле, вдохновить их своим примером, поддержать и посоветовать тому, у кого не получается, а когда нужно, указать и приструнить тех, кто вдруг почему-то решил «приберечь» свои силенки. Благодаря этому В. Бобров пользовался большим авторитетом у хоккеистов. Потому-то они с такой охотой и искренностью отдавали за него свои голоса, когда проводились выборы капитана армейской или сборной команды…

Была у него и еще одна отличительная черта, которая выделяла его среди наших нападающих и за которую особенно его ценили и уважали товарищи по команде. В. Бобров почти никогда не уходил с поля, не забросив шайбы в ворота противника. Он не мог себя чувствовать спокойным, если ему в той или иной игре не удавалось увеличить счет встречи, если ему не удавалось «зажечь» красную лампочку за воротами соперников. Всеволод просто не мог простить себе, когда с ним случалось такое…

Как-то команда ЦДКА играла с хоккеистами Ленинградского Дома офицеров. Москвичи сравнительно легко переигрывали своих одноклубников и забросили в их ворота, кажется, девять не то десять шайб. Однако ни одной из них не приходилось на долю центрального нападающего первой тройки… И вот, когда после игры ребята веселой ватагой вернулись в раздевалку, Всеволода невозможно было узнать. Обычно веселый, любитель пошутить — в тот вечер он был необыкновенно мрачным и молчаливым. Казалось, капитан не разделял общей радости своей команды, одержавшей очередную победу. У него было такое настроение, как будто он в чем-то провинился, как будто допустил непоправимую оплошность, как будто сильно подвел товарищей и не оправдал их надежд…