В этом же проспекте давались рекомендации засыпать всей семьей, дабы все ее члены за период спячки, скажем, главы семьи не состарились, не выросли, не умерли, словом, проявлялась забота о сохранении целостности ячейки государства. О друзьях, приятелях, сослуживцах, просто знакомых предлагалось не беспокоиться, благо всегда можно завести новых и даже лучших, чем старые. Что же касается научно-технического прогресса, который, как известно, на месте не стоит, так и это обстоятельство не должно настораживать клиента: человек так уж устроен, что к хорошему и комфортному очень быстро привыкает. Научный принцип временного отключения от действительности, объясняли кооператоры, основан на нормальной физиологии медведей, которые до сна большие охотники, а на здоровье не жалуются.
Несмотря на рекламу, стоившую немало денег, народ пользоваться услугами нового кооператива не спешил. Проходя мимо зеркальных окон помещения, арендованного «Вечностью», люди замедляли шаги, с опаской поглядывая на белоснежную витринную постель, в которой покоился восковой мужчина со счастливой улыбкой ожидания светлого будущего на лице. Чтобы не оставалось сомнений, что мужчина спит не напрасно, рядом висел плакат со словами: «Лежу я вот который год, а очередь за колбасой идет!».
Про кооператоров говорили разное. Обвиняли в шарлатанстве. Удивлялись, куда смотрят компетентные органы? Признавали преимущества сна перед бодрствованием и хвалили психологический замысел новаторов. Возмущались отсутствием мнений ученых в прессе. Не понимали, если обещанное, конечно, не враки, почему в Японии не додумались до такого раньше?
Между тем финансовые дела кооператива находились в самом плачевном состоянии. Деньги таяли с немыслимой быстротой, а поступлений не ожидалось. Вот-вот «Вечность» должна была с позором исчезнуть. И сгинула бы в бескрайних просторах вечности, если бы не случай.
Однажды молодая домохозяйка, томившаяся в очереди за детскими колготками у магазина напротив кооператива, глянув вдруг на воскового мужчину, решила отдохнуть и заодно сэкономить пару часиков для грядущей радостной жизни. Решила, предупредила об этом стоявшего сзади, перешла улицу и храбро толкнула кооперативную дверь.
Вышла она из «Вечности» спустя некоторое время очень довольная, держа в руке официальную бумагу с печатью, в которой черным по белому значилось, что ей, домохозяйке, причитаются два часа двадцать восемь минут дополнительного пребывания на этом свете сверх отмеренного судьбой срока. А так как в тот момент ее очередь за колготками подошла, она их купила и возбужденно принялась разъяснять окружающим неоспоримые выгоды своего поступка.
С того дня в «Вечность» повалил народ. Шли товароискатели из магазинных очередей, шли из начальственных приемных ожидавшие желанных резолюций на своих заявлениях, шли уставшие от несбывшихся надежд, шли любопытные старики, желавшие поглядеть вблизи на сияющие вершины коммунизма, шли даже школьники, которым надоели пионервожатые, комсорги, учителя и вся нынешняя система народного образования с ее обманными и скучными учебниками. Причем если поначалу приходили поспать на несколько часов, то постепенно все больше и больше людей оформляли сонные полисы на годы.
Короче говоря, «Вечность» очень скоро оказалась переполненной до отказа. Счастливые кооператоры открыли еще несколько филиалов своей фирмы, но и этого было мало, пришлось организовать обслуживание клиентов на дому. Люди постарше высказывали сожаление, что чудесный кооператив появился слишком поздно, иначе бы они заснули в эпоху позднего волюнтаризма и проспали бы весь период застоя и первое десятилетие перестройки, а может быть, и вовсе до ликвидации ужасной командно-административной системы.
Наконец, настал день, когда в городе и его окрестностях уснул последний житель, и тут-то кооператоры в ужасе схватились за головы. Только теперь они поняли, какую совершили ошибку! И дело было вовсе не в том, что иссяк источник доходов, деньги вообще не на что стало тратить, исчезла всякая перспектива для них лично.
Во-первых, нельзя было покинуть Тучинск, поскольку десятки тысяч спящих, связанных с ними контрактами, нуждались в наблюдении, мало ли какие неожиданности могли вдруг произойти. Во-вторых, исключалась возможность заснуть самим, хотя каждый из них втайне надеялся, накопив денег, улечься в постель лет на триста, понимая, что ранее жизнь по-настоящему не наладится. В-третьих, нельзя обратиться за помощью в другие города, за содеянное по головке не погладят даже при самой совершенной демократии.
Пугало и то, что проснувшиеся начнут требовать блага, ради которых законсервировались, а это никак не могло быть выполнено по вполне понятным причинам.
Но самое печальное, что из создавшегося положения вообще не было никакого выхода; встань из гробов все великие умы человечества, и они бы не решили проблемы, потому что во сне ничего не происходит, если с вечера не вымыть посуду, то к утру она так и будет лежать в раковине грязной.
А время, проходящее над заснувшим городом, всякий раз удивляется, зевает, но не задерживается ни на миг и спешит дальше. Время не может позволить себе останавливаться, несмотря ни на какие соблазны.
ЩЕДРЫЙ ИСТОЧНИК
По преданию, он находится на горе Геликон в Греции. Когда-то Пегас стукнул по земле копытом, и фонтан вдохновения забил из образовавшейся трещины. Люди, понятно, об этом узнали, а некоторые не поленились и отправились в дальний путь за волшебным даром. Их скорбный труд не пропал даром — человечество получило художественную литературу и стало ее читать взахлеб.
Наши современники, далекие от созидания литературных шедевров, порой не задумываются, что без тех неуемных первопроходцев не было бы у нас ни песен, ни кинофильмов, ни целого ряда творческих союзов, ни театральных премьер, ни телевизионных сериалов, ни личных библиотек, ни многого другого, прекрасного и возвышенного. Не было бы и критики, поскольку отсутствовали бы сами объекты критики.
Однако раз и навсегда возникший процесс ширился, набирал силу и от века к веку радовал людской род. Писателей становилось все больше и больше, хороших и разных. История литературы знает немало примеров, когда даже близкие между собой родственники весьма в ней преуспели и стали знаменитыми. Достаточно назвать имена Гонкуров, Маннов, Дюма, не говоря уже об отечественной литературе, в которой, особенно в последнее время, появилось множество талантливых семей с подтверждающими их одаренность удостоверениями в карманах.
И это очень хорошо, поскольку микроклимат, в котором будущий корифей вызревает, благотворно способствует его становлению, и отпадает надобность тащиться за тридевять земель и лезть в гору в поисках вдохновения, тем более если в каждой отдельной писательской квартире бьет индивидуальный источник в непосредственной близости от письменного стола хозяина.
Именно такая участь выпала на долю Павла Мурикова. Его папа Тимофей Муриков (псевдоним Томас Мур) был известен, как автор нашумевшей в свое время поэмы «Двери настежь». Она поднимала проблему обучения детей плотницкому делу в дошкольных учреждениях и призывала при этом на уроках держать двери открытыми, дабы каждый мог поприсутствовать на занятиях и лично убедиться в полезности этого начинания. Вначале критика ошалело молчала, но, разглядев, что в художественном произведении не соблюдены правила поэтики, принялась Мура топтать. И затоптала бы, не вмешайся тогда сам товарищ Захлебаев, курировавший идеологию в поэзии (кстати, они с Муром были из одной деревни). Он позвонил по телефону в Союз писателей и сказал, что Т. Мур растущий и к тому же периферийный, а таким должно принадлежать будущее. Словом, Муру дали с захлебаевской подачи зеленую улицу, потому что будущее будущим, а все живут в настоящем и не хотят неприятностей.
С того момента Т. Мур пошел в гору (в переносном смысле, конечно) и вскоре уже заведовал редакцией поэзии в солидном издательстве со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. К примеру, поэму «Двери настежь» и по сей день можно без труда разыскать в любой библиотеке, так как она многократно издавалась отдельной книжкой на языках всех народов и народностей нашей страны, имеющих собственную письменность.