Один лишь Коровкин работал, ничего не подозревая, покуда кто-то из местных доброхотов не шепнул об интригах, которые вокруг него плетутся.
Несколько мгновений Коровкин оглушенно молчал, а потом стиснул кулаки и заиграл желваками.
— Будешь в них стрелять? — обрадовался доброхот. — В кого? В Степанову? В шефа? Или дуплетом?
— Нет! — медленно ответил Коровкин. — Не стану.
— Почему? — Доброхот был явно разочарован.
— Понимаешь, если на все обращать внимание, никакой зарплаты не хватит.
— На что?
Коровкин нахмурился:
— На патроны.
РАДИКАЛ
В своей конторе Козырев слыл радикально мыслящим. Чего бы ни коснулся разговор, будь это профилактика преступности или борьба с алкоголизмом, у него всегда наготове собственные парадоксальные и крайне максималистские предложения для решения проблемы. Трудных подростков обоих полов, например, он считал необходимым вешать на фонарных столбах задолго до совершения преступления, а ликвидацию пьянства видел в полном прекращении производства этилового спирта для каких бы то ни было надобностей и в уничтожении любого сырья, из которого этот спирт можно добыть.
В подобных случаях сослуживцы, слушая его высказывания, ужасались, возмущались, спорили, приводили, казалось бы, неопровержимые доводы, но Козырев упрямо стоял на своем. Утешало лишь, что Козырев не обладал властью, не выступал в печати, будоража общественное мнение, и его идеи всерьез не воспринимались, значит, люди могли спать спокойно.
Не так давно Козырев снова вывел своих коллег из равновесия. Все началось с невинной жалобы Эльвиры Егоровны по поводу мыла. Трудно, мол, с хозяйственным мылом, а туалетным за рубль кусочек не настираешься!
— Да! — поддержал ее многодетный Еремеев. — Жена тоже расстраивается. А карамель, пастила, мармелад? Куда подевались? Ребята покоя не дают.
— Хорошую книгу не купить, — грустно покивал интеллектуал Гвоздикин. — За Булгаковым шесть лет гоняюсь, пока без результата.
— Цветики! — вмешался Козьгоев. — Скоро вообще ничего не будет, все раскупят. Если наши умники будут по-прежнему ограничиваться полумерами, можно сразу закрывать все магазины.
— Неужели?! — испугалась Эльвира Егоровна. — Как жить без магазинов! А какие меры вы предлагаете?
— Радикальные! — важно ответил Козырев. — Если бы реформу цен сделали по моему образцу, все прилавки были бы завалены товарами. Никакого дефицита!
— Как?! Каким образом?! — раздались голоса.
— Элементарно. Я повысил бы цены.
— Господи! Они и так лезут вверх! — воскликнул Еремеев.
— Вот именно! — мрачно улыбнулся Козырев. — Лезут и ползут. А нужно, чтобы они взлетели. Как сокол.
— С ума сошли! — возмутился Гвоздикин.
— Ничуть! — Козырев глядел снисходительно. — Пусть вареная колбаса, скажем, будет стоить сто рублей за килограмм, сливочное масло двести, дамские сапоги тысячу, а автомобиль, к примеру, — миллион. Уверяю, растают всякие очереди, продавцы станут улыбаться покупателям, в столицу перестанут приезжать «гости» за товарами, станет свободно в поездах, в общественном транспорте. Рай земной! И все накопления в сберкассах исчезнут за несколько дней, представляете, какая выгода государству? И вы, — он обратился к Гвоздикину, — сможете купить своего Булгакова в любом книжном киоске.
— За сколько? — насторожился Гвоздикин.
— Какая разница. Сотни за четыре, наверно.
— За четыреста рублей! — ахнул Гвоздикин. — Откуда у меня такие деньги! Лучше я за четвертак у спекулянтов куплю.
— Тогда торопитесь, — посоветовал Козырев. — При новых ценах никаких спекулянтов не будет. Зачем они будут нужны, если всего навалом?
— Не понимаю! — Щеки у Эльвиры Егоровны пошли пятнами. — Кто же станет покупать колбасу за сто рублей?
— Кому надо, тот купит.
— Мне надо.
— На здоровье.
— На какие деньги? — Голос у Эльвиры Егоровны дрожал. — Вы что, мою зарплату не знаете?
— Знаю.
— Как же тогда?
— Не покупать.
— Интересно! Мой муж без мяса не может!
— Сможет, — заверил Козырев. — Привыкнет. Будет есть репу, брюкву, свеклу, хлеб. И дешево, и для здоровья полезно. Что хорошего в мясе или масле? От них один склероз.
— Если по-вашему, то и брюква подорожает!
— Несомненно, но процентов на пятьсот, не больше.
— Глупости! — Еремеев стукнул по столу кулаком. — Бред! Пусть уж лучше все остается по-старому.
— Отсталый вы, — укорил Козырев. — Консерватор, боитесь радикальных перемен.
— А как Вы сами предполагаете жить при таких ценах? — ехидно спросил Гвоздикин.
— Нормально, — ответил Козырев. — Идея сэкономит сотни миллиардов. Неужели мне не отвалят за нее пару миллиончиков. А не дадут, тоже не пропаду, плановик все-таки.
От такой наглости сослуживцы закипели, но Козырев не сдавался и гнул свою финансовую линию.
Конечно, подобные перепалки не могли долго сидеть взаперти, выплеснулись за двери конторы и достигли коридоров родного главка. Наверное, поэтому начальник главка и вызвал Козырева к себе, считая, что плюрализм мнений следует поощрять.
— Так-так! — раздумчиво произнес он, выслушав козыревскую ценоконцепцию. — Но здесь есть подводные камни.
— Нет камней! — отверг Козырев.
— А реакция населения? Есть же малооплачиваемые, многодетные, пенсионеры. Как они к этому отнесутся?
— Если будет хорошо организована воспитательная работа, поймут правильно. Я сам вышел из народа, знаю! — убеждал Козырев. — Дефицит всем надоел, высокие же цены вызовут резкое снижение спроса на товары, да и производить их придется самую малость. Одной обувной фабрики с лихвой хватит на всю страну. Появятся реальные экономия и бережливость. Хлеб перестанут выбрасывать на помойку, станут сушить из него сухари. Нет, отличная жизнь наступит Кстати, появится еще одна немаловажная выгода: отпадет надобность в конвертируемости нашего рубля, о которой так много говорят.
— Как это? — удивился начальник главка.
— Очень просто! — гордо пояснил Козырев, — Покупаем мы, к примеру, за границей кофе по пять долларов за килограмм, а продавать в магазинах станем этот же кофе по пять тысяч рублей. Пусть доллар стоит выше рубля, но не настолько же!
— Позвольте! Никто не купит ваш кофе.
— Купят. Пусть хоть двести человек купят, уже овчинка стоит выделки.
— У людей вовсе исчезнут деньги…
— Вот именно! — весело прервал Козырев. — В этом-то и есть сверхзадача. Оставшись без денег, люди в свободное от основной работы время займутся натуральным хозяйством, и в страну вскоре вернется изобилие.
— Ну и ну! — усмехнулся начальник главка. — Они просто убегут со своей основной работы.
— Не убегут, если будет постановление, что убегать нельзя. Вы ведь знаете силу постановлений?
— Знаю, — нерешительно кивнул начальник главка. — Все равно в ваших рассуждениях чего-то недостает. Э-э-э… Да! В них нет заботы о благе народа.
— Пустое! — отмел Козырев. — Разве народ знает, что есть благо, а что нет? Для этого начальство поставлено. Между прочим, не мною придумано.
Последние козыревские слова начальнику главка понравились. Он распорядился изъять радикала из конторы, сделал его своим референтом, и сейчас они вместе с другими большими мастерами по ценам заседают в какой-то тайной канцелярии, надеясь прославить свои имена в веках.
Скорее всего, так оно и будет. У нас не принято забывать соотечественников, радеющих о всеобщем счастье.