ПОМИДОРЫ
Шли по улице и встретились. Синяков сразу заметил, что Кувыкин сильно постарел, но виду не подал, а стал, наоборот, неумеренно восхищаться статью и цветом лица давнего знакомого. Кувыкин тоже не отставал в комплиментах. Оба они прекрасно знали, что говорят неправду, но почему не сделать человеку приятное, если это ничего не стоит? Однако любой встречный прохожий, если бы он обратил на них внимание, мельком бы подумал, что вот, мол, идут два старика и беседуют, поскольку так оно и было на самом деле.
За годы, а не виделись они порядком, у каждого произошло множество событий, больших и маленьких, так что оба слушали друг друга с интересом, порой удивляясь и переспрашивая.
Постепенно поток информации иссяк, и разговор перешел на прошлое. Когда люди долго не встречались, о чем говорить, как не о прошлом! Тем более что тогда они были и моложе, и активнее. Старость есть старость, как ее ни приукрашивай!
— Было времечко! — вздохнул Кувыкин. — Кассиром работал в издательстве. Почет! Уважение! В дни выплаты гонораров писателям, бывало, у окошка очередь жжу-жжу, а я не тороплюсь кассу открывать, чай пью, хотя время вышло. Никто и пикнуть не посмеет, культурный народ! Побаивались, конечно. Вдруг я скажу, что денег мало дали, или вовсе по какой-нибудь надобности уйду. Кто с кассиром станет ссориться, когда деньги нужны! И оставляли неплохо. Мелочь вообще не брали, а некоторые округляли до пятерки или до десятки. Иной раз сотню домой уносил. Были и свои авторы, которым в любые дни платил. Опять-таки благодарность! Что душу тревожить! Власть была.
— Власть! — кивнул Синяков. — Ты ее кассиром ощутил, а ведь я до-о-о-лжность занимал.
— Большую должность, — согласился Кувыкин.
— Еще какую! — Синяков приосанился. — Командовал всем автотранспортом треста. Помнишь, я тебе машину давал?
— Как же! Когда я с квартиры на квартиру переезжал. Спасибо.
— Вот! Всем нужен был. Знакомства были, все было. А сейчас кому нужен? Никому не нужен. Потому что власти нет.
— Без власти никуда, — подтвердил Кувыкин. — Рядом с моим домом киоскер газетами торгует. Думал, совсем незаметный человечек, а он со многими в округе в дружбе. Видать, газеты им или журналы дефицитные оставляет. Пусть маленькую власть, но имеет.
— Кто на должности, у того и власть!
— Не скажи, — возразил Кувыкин. — Есть должности без власти. У моей племянницы муж научным сотрудником работает. Ничего мужик не может, сестра жаловалась.
— Конечно, если с народом не связан, власти не жди!
Так они шли и шли, рассуждая о власти, которой у них нет и никогда уже не будет. Любой сантехник, приходящий по вызову, чтобы починить в ванной кран, тоже имеет власть, захочет — сделает хорошо, а заартачится, еще хуже напортит. А пенсионеры почему жалобы пишут? Не из-за дурного характера, не из-за старческого брюзжания, а от обиды. Раньше они бы в ответ на притеснения могли отыграться на тех, которые от них зависели, душу отвести, а теперь? Вот и пишут в газеты или еще куда!
Так они шли и негромко беседовали, покуда не увидели лоток, за которым высокий парень в грязной белой куртке продавал помидоры. Выглядели помидоры соблазнительно — крупные, красные, гладкие!
— Надо купить! — загорелся Кувыкин. — Жена обрадуется.
— Я тоже, — поддержал Синяков. — Очереди нет, всего три человека.
Они подошли к лотку и пристроились за женщиной в желтом платье, стоявшей последней.
— Велели не занимать, — повернулась к ним женщина. — Продавец на обед уходит.
— Какой обед! — возмутился Кувыкин. — Одиннадцать утра.
— Вы обедаете?! — закричала женщина, испугавшись, что продавец, услышав наглое замечание Кувыкина, обидится и уйдет. — Что, человек пообедать не может?! Вы сами каждый день обедаете?!
Продавец искоса глянул на непрошеных покупателей и хмуро бросил:
— В желтом последняя. Больше отпускать не буду. — И стало предельно ясно, что это не пустые слова.
Когда приятели отошли от лотка, Синяков сказал:
— Власть! Ничего не попишешь! Ладно, мне направо. Звони, телефон старый.
— Обязательно, — пообещал Кувыкин. — Бывай!
И каждый пошел своей дорогой.
БЛАГОЕ НАМЕРЕНИЕ
На собрании все ораторы отозвались о гласности с похвалой. Первым взял слово директор и произнес в пользу гласности самые замечательные слова. Он сказал, что только гласность способна создать в коллективе исключительно здоровый микроклимат. Когда сотрудники станут трудиться в обстановке широкой гласности, всякие нелепые слухи, пересуды и сплетни рассосутся сами по себе. Зачем шептаться по углам, коль все будет и так известно?! Стало быть, любой чем-либо недовольный товарищ свободно выскажется, и конфликт, не успев разрастись, тут же будет разрешен в рабочем порядке. Директор заверил, что отныне списки премированных, фамилии очередников на улучшение жилплощади и кандидатов на санаторные путевки, а равно и отпускников в летнее время года будут вывешиваться на досках объявлений для всеобщего обозрения. Еще директор обещал, что все перемещения, в смысле продвижения по служебной лестнице, будут известны всем и каждому заранее, дабы можно было высказать возражения, если кто-либо усмотрит в проектах несправедливость или ущемление собственных интересов.
В таком же духе высказались и другие руководители рангом помельче. Некоторые из них даже самокритично выразили изумление, как это они сами раньше не додумались до такой прекрасной штуки, как гласность, и только после указаний свыше сообразили, какие она выгоды сулит.
Рядовые сотрудники тоже не остались в стороне от обсуждаемого вопроса. Они заявили о полной своей солидарности с принципами гласности и от души поблагодарили руководство, которое так своевременно и остро высветило проблему, и в ответ приняли обязательства работать еще лучше, чтобы поднять престиж родного учреждения на небывалую высоту.
Ушкин слушал и радовался. Сам он не выступал лишь потому, что не очень-то владел риторическим мастерством, предпочитая ему перо и бумагу, и вообще робел, если на него бывали устремлены многочисленные взоры. Но мысленно Ушкин все равно был с каждым из ораторов, он всегда стоял в душе за гласность и болезненно переживал, когда ею пренебрегали.
Пришло наконец, настало-таки долгожданное время, ликовал он, когда можно критиковать любого носителя негативных явлений, не опасаясь, что тебя за это притянут к ответу или, еще хуже, подведут под организационные выводы. Значит, и Прозоров, которого Ушкин терпеть не мог, освещенный ярким прожектором гласности, будет окончательно развенчан, обуздан и посрамлен!
Прозорова было за что ненавидеть. Во-первых, Прозоров был начальником Ушкина. А кто любит своего начальника?! Конечно, начальников в учреждении много, но те не имели к Ушкину непосредственного касательства, а Прозоров постоянно мельтешил перед глазами и еще получал в месяц на двадцать рублей больше. Пусть Прозоров и не притеснял Ушкина, но уже сам факт, что начальник все-таки Прозоров, а не наоборот, представлялся невыносимым. Во-вторых, Прозоров недавно приобрел «Жигули» вишневого цвета, и это обстоятельство отозвалось в Ушкине мучительной завистью. Машину купила и оформила на свое имя жена Прозорова через институт, в котором работала заведующей лабораторией, так что сам Прозоров ездил по ее доверенности, но все равно покупка не могла быть законной. И откуда они набрали столько денег?! Наверняка здесь кроются нетрудовые доходы, о которых в последнее время так много пишут в газетах. В-третьих, Прозоров подготовленные к отправке документы всегда относил в экспедицию сам, а это наводило на мысли, что поступает он так сознательно, чтобы лишний раз поболтать с хорошенькой Валечкой, которая Ушкину тоже нравилась. Следовательно, моральный облик Прозорова ниже всякой критики!
Если хорошенько подумать и постараться все припомнить, у Прозорова можно обнаружить целую кучу и других недостатков, за которые по головке не погладят. Определенно в условиях поощрения гласности ничего не стоит вывести прохиндея Прозорова на чистую воду!