Дома после ужина Ушкин в прекрасном настроении расположился за кухонным столом с благородной целью изложить все свои претензии в пространном письме, поскольку произнесенные слова лишь сотрясают воздух, а написанные подшиваются в дела. Недаром же говорят: написано пером — не вырубишь топором!
Писалось Ушкину легко и вдохновенно. Когда послание было закончено, он внимательно его перечитал и восхитился и слогом, и аргументацией. Когда дело получит законный ход, Прозоров не сможет рассчитывать даже на обычную тюрьму, чтобы не развратить своим пребыванием в ней остальных арестантов, для него придется сооружать специальный каземат на необитаемом острове, окруженном акваторией со множеством акул.
Да, написано было прекрасно, жаль, Ушкина немного подвел почерк: какой-то чужой, совсем непохожий на его собственный. Наверное, сказалось волнение, которое неизбежно возникает при написании подобного рода бумаг и заставляет дрожать руку с пером.
Наутро Ушкин встал пораньше и отправился на вокзал, чтобы там опустить свой конверт в почтовый ящик. Он всегда считал, что из вокзальных ящиков письма попадают к адресатам быстрее.
Исполнив задуманное, Ушкин весело зашагал на работу, гордый сознанием, что благие намерения его реализованы, как вдруг… остановился как вкопанный. Конечно же! По рассеянности он забыл подписать свое письмо и указать обратный адрес! Коряво получилось, качал головой Ушкин, ничего не скажешь!
Но вскоре он успокоился. Какая в общем-то разница, кто именно изобличил Прозорова: Ушкин или другой. Ведь важны факты! Даже хорошо, что так получилось! Ведь гласность, можно сказать, пока еще находится в стадии эксперимента. Нет сомнений, она свое возьмет, нужно только время для разбега. И тогда уже Ушкин не забудет подписаться, больше того, он выведет на конверте обратный адрес каллиграфическим почерком, за который его постоянно хвалит Прозоров.
ПЕРВЫЕ
Да, так получилось. Я еще спросил у Жорки Криворучко, с которым мы вместе пришли, был ли он когда-нибудь первым? Жорка ответил, что нет, никогда вроде не был, не помнит такого.
И я не помню. В школе и по успеваемости, и по поведению я числился где-то посередке, на работе тоже ничем не отличался, спортом не увлекался, а дома первой была жена, второй — дочь, затем теща, так что я на призовые места никогда не претендовал. Даже по воскресеньям в очередях за картошкой или за капустой ни разу мне не выпало, чтобы стоять первым.
А тут мы с Жоркой оказались первыми! Верно, пришли мы рано, еще двенадцати не было, конечно, надеялись быть впереди, однако не настолько, чтобы уж совсем первыми.
Вначале трудно было поверить такому везенью, но вскоре подошел еще один, потом женщина, за ними другие, очередь стала формироваться, и мы с гордостью смогли осознать свое лидирующее место.
Прохожие останавливались и спрашивали, что сегодня будут давать? Мы не знали и ничего не могли ответить, а третий сзади с солидностью заявлял, что ожидать следует только водку, по десятке за бутылку, поскольку вчера вечером была именно по десять, он просто не успел купить, магазин закрывали. Неизвестно, конечно, сколько со вчерашнего дня осталось, но передним наверняка хватит, даже если сегодня не будет завоза.
Мы с Жоркой возликовали, и другие поблизости тоже громко радовались: и товар достанется, и никакой мороки со сдачей и долгими копеечными расчетами.
Спрашивали и про то, сколько будет продавцов — один или два? И на это третий сзади отвечал, что в этом магазине всегда два продавца. Бывает, что кто-то из них болеет или в отпуске, но уж один обязательно будет, не было случая, чтобы водка была, а продавец отсутствовал.
Еще интересовались насчет хрусталя, принимают ли? И опять третий сзади авторитетно объяснил, что в этом магазине хрусталь сроду не принимали, хрусталь берут только около бань по четвергам, зато бандиты-кооперативщики наловчились и дают за штуку по пятнадцать копеек, наживая на этом миллионы.
Мы с Криворучко усекли, что хрусталем называются порожние бутылки, подивились народному юмору и узнали страшные подробности из жизни ворюг-кооператоров, к которым все в очереди питали лютую ненависть. Оказывается, эти жулики скупили весь сахар для своих пирожков и трубочек с кремом, посадив страну на голодный паек. Досталось и самогонщикам, которые гонят свое зелье не только из сахара, но из конфет тоже. Правда, четвертая в очереди — дама из интеллигентных— возразила. Ей, мол, непонятно, почему из кондитерских исчез шоколад, из шоколада самогон никогда не гнали, даже при царе Николае. Но ее тут же затюкал третий сзади. Он сказал, что водилы по ночам берут за бутылку двадцатник, спекулянты водкой уже оклеивают стены у себя дома стольниками, люди едят зубную пасту, пьют шампуни, одеколоны, даже на импортную туалетную воду денег не жалеют, для них шоколад — тьфу! Скоро начнут из черной икры самогон добывать, в Астрахани уже приступили. Кстати, очень хороший самогон получается, полноценный, жирный, закусывать не надо.
Интеллигентная обиделась и врезала третьему сзади насчет подписки на газеты и журналы. Неужели из них тоже самогон изготовляют? Третий сзади вначале растерялся и не смог отразить такой выпад, но вскоре нашелся, заявив, что с газетами и журналами вышла промашка, пробовали из них гнать, но градус оказался низкий, поэтому подписку снова разрешили, а вообще в гробу он видел все журналы, не в них счастье, главное, что все дорожает, раньше водка стоила два восемьдесят семь, молодые смеются, когда им говоришь, не верят.
И тут все разом заговорили про колбасу, которая тоже стоит сумасшедшие деньги, а в ней один крахмал, по телевизору показывали. Все равно ее расхватывают труженики полей, которые, вместо того чтобы пахать, атакуют городские магазины.
Вдруг вмешался кто-то со стороны и сказал, что скоро очередей за спиртным не будет, вот-вот выйдет постановление, чтобы водку и вино продавали во всех киосках и даже в булочных. На что третий сзади сердито ответил, что постановление, может, и напишут, написать все можно, только все равно ничего не получится, разве что лет через двадцать. Потому что водочные заводы в эпоху борьбы с алкоголизмом раздолбали — ломать не строить! — а виноградники вырубили. По постановлениям, добавил третий сзади, мы уже все должны жить при коммунизме лет восемь, а пока такого не наблюдается.
На этот раз интеллигентная поддержала третьего сзади. Она тоже слыхала про постановление, но там оговорено, чтобы спиртное не продавали на улицах, где расположены школы, детские сады и ясли. Это ей не совсем понятно, поскольку она за водкой стоит каждую неделю и ни разу в очереди не встречала ни школьников, ни дошкольников, ни младенцев.
Словом, мы с Жоркой Криворучко узнали много такого, о чем раньше не имели ни малейшего понятия.
Между тем время шло и приблизилось к заветным двум часам, мы были первыми и крепко держались за ручку магазинной двери, чтобы никто не смог нас оттереть, за нами впритык стоял третий сзади, а далее интеллигентная дама зычным голосом отпугивала хануриков, столпившихся поблизости и готовившихся к штурму двери, призывая милицию.
Но магазин не открывали, милиция не появлялась, очередь волновалась и гудела, а потом вдруг стала стремительно пухнуть и разваливаться на глазах. Оказалось, через служебный вход выглянул заведующий и предупредил, чтобы напрасно не ждали, водки не будет, подвел транспорт, а те два ящика, которые оставались со вчерашнего дня, увезли на банкет по поводу приезда какой-то делегации из далекой южной страны.
Третий сзади зло плюнул, выматерился и произнес про большое начальство такие слова, за которые при культе и, возможно, даже при застое можно было свободно загреметь на лесоповал до конца тысячелетия. И дама, отшвырнув интеллигентность, прошипела то же самое. Интересно, что при этом никто и ухом не повел, поскольку в обществе настали полная гласность и демократия.
Нам с Жоркой ничего не оставалось, как тоже уйти. Мы шли по улице и рассуждали, что не каждому удается быть первым, это от судьбы зависит. Можно даже стоять первым, но ничего не выйдет, хоть тресни! То есть как у нас сегодня.