Мужик продемонстрировал Ирине беспалую руку и тяжело вздохнул:
— Теперь вот на пенсии по инвалидности. С хлеба на воду перебиваюсь…
Не сдержавшись, Ирина весело прыснула:
— Ну уж не только хлеб, Степан Тимофеевич…
— А-а, это!
Он махнул рукой в направлении пустой бутылки из-под пива.
— …это чтобы тоску душевную унять. Один же я совсем, как вон Борька тоже… был… Жаль мужика, честное слово.
— Так вы, значит, общались с убитым?
— С убитым нет, а с живым общался. Мы же с ним, я и говорю, одинаковые бедолаги. Бабы от нас сбежали с детишками. Что осталось-то?
Он обвел рукой по периметру кухни, и Ирина оценила, что осталось (в смысле мебели и посуды) действительно немного… Почти ничего.
— Расскажите, пожалуйста, о Борисе что помните.
— Для протокола?
— Нет, скажем так, по-дружески. А я вам еще пива принесу.
Последнюю фразу Воронцова произнесла почти непроизвольно, глядя, с каким сожалением смотрит Степан Тимофеевич на опустевшую «Чебурашку».
— Да что вы? Я и так…
— Ладно уж, раз обещала.
Удивляясь собственным благородству и щедрости, Ирина спустилась в магазинчик, расположенный тут же, около подъезда, и спустя минут пятнадцать уже сидела напротив довольного донельзя хозяина квартиры, внимательно слушая его рассказ (прерываемый лишь изредка булькающими звуками).
— Он тут, Борис, уж лет шесть как живет. Переехал с семьей по обмену с доплатой откуда-то из Чертанова.
Мы поначалу не общались — все-таки через этаж живем. Да и потом, у обоих у нас жены были — у меня Люська, у него — Ольга. Одна другой стервенее, уж простите… Гоняли нас за пьянку будь здоров! Только однажды, года два назад, встречаю его утром в лифте — едет весь зеленый, трясется, перегаром прет…
«Что, — говорю ему как знаток, — тяжко с бодуна-то, братишка?» — «И не спрашивай, — отвечает, — сейчас, того гляди, мотор остановится». — «А похмелиться-то есть чем?» — «Если бы! Я б не ехал тогда искать. Вчера все спустил, дурак!»
Ну, пожалел я его по-нашенски, по-мужски.
«Ты, — спрашиваю, — с шестого, что ли, этажа?» — «Ага, — отвечает, — из сто пятидесятой». — «А я с четвертого. Пойдем, налью тебе за знакомство. У меня там чекушка заначена, вчера-то я, слава Богу, не пил».
В общем, поправил я мужика, поговорили мы с ним «за жисть». От него как раз только что баба ушла. Вот он и запил горькую. Я ж его сразу понял. Моя тоже в то время уже лыжи навострила…
— Значит, так вы познакомились?
— Ага. А потом уж, как оба стали жить бобылями, частенько заглядывали в гости друг к другу распить пузыречек под огурчик. Только он не всегда был готов на это дело, как я. Мне-то на баб (извините) после Люськи-стервы вообще стало наплевать, а он — будто с цепи сорвался. Чуть ли не каждый вечер таскал к себе разных — шлюх в основном. Но иногда попадались и ничего себе, он даже ко мне приводил, знакомил. Одну так, помнится, навязывал, чуть ли не в постель укладывал — но я послал его подальше.
…Ирина закурила, видя, что Степан Тимофеевич дымит «Примой» почти без остановки, и потому не спрашивая разрешения.
— Так вы многих его приятельниц помните? Из последних особенно?
Тот скривился, как от кислого лимона:
— Не-ет, их разве упомнишь? По мне, так все они, шлюхи (извините), на одно лицо.
— Степан Тимофеевич, а в последние три-четыре дня он к вам не заходил с женщинами? Или, возможно, вы его с кем встречали?
Мужичок возвел глаза к потолку, пожевал губами и сказал:
— Вот… дня три назад встретил его в магазинчике нашем, он вино сухое брал (обычно-то он водку пьет), потому что с ним баба была, я ее уже видел. Я еще удивился, что он с одной и той же несколько раз. Обычно он ночку поматросит и — бросит. А тут…
Воронцова выкинула окурок в помойное ведро ввиду отсутствия пепельницы и попросила:
— Вы не могли бы мне описать ее внешность как можно более подробно?
— Думаете, это она его кокнула? Вряд ли. Уж больно ластилась к нему, как кошка. Чуть ли не мурлыкала.
— Как раз вот такие на все способны. Так вспомните ее, Степан Тимофеевич!
Мужчина открыл последнюю бутылку пива, с сожалением посмотрел на нее и не церемонясь сделал большой глоток из горлышка. Порозовевшее лицо его говорило, что человеку стало совсем хорошо и сейчас он готов описать Ирине по заказу внешность и Мэрилин Монро, и Бабы Яги…
— Ну-у, в общем, она длинная. Выше его, хоть вроде и не на каблуках была. Волосы такие черные… очень. Ресницы очень тоже длинные. А платье было короткое, прямо неприлично. Зато ножки — ух!
Хозяин квартиры так плотоядно чмокнул, что Ирина усомнилась в декларируемой им стойкой неприязни к женскому полу.