Однако корабль мужа не возвратился в порт. А коли судно не пришло в порт, то и его команда тоже не вернулась. Пятнадцать моряков, уроженцев города, погибли в открытом море — какая беда!
Однако такие беды приключались нередко. Моряков ждали два месяца; потом, как это было принято, городской голова объявил официальный траур. Как это было принято, в гробы положили камни, чтобы они не казались пустыми, и похоронили их. Как это было принято, женщины надели черные платья и во время похорон бились в истерике на глазах у всего городка — важно было не столь их чувство, сколь его внешнее проявление. Как это было принято, пятнадцать вдов в строгих траурных одеждах каждый день поднимались на утесы, вздымавшиеся над портом, в надежде увидеть вдали корабль, в возвращение которого никто не верил — и они тоже. И, как это было принято, когда прошли положенные одиннадцать месяцев траура, вдовы перестали подниматься на утес.
■
Однако уродка не перестала. Она продолжала ходить на утес с тупым упрямством коровы. Эта женщина и раньше не отличалась разговорчивостью, а теперь и вовсе все больше молчала, потому что в словах не нуждалась. Ей нечего было сказать, она просто действовала. Вдова поднималась на утес, замирала там, точно каменная глыба, и стояла над морем день за днем, месяц за месяцем, всегда. Из дома она направлялась к утесу, потом с утеса шла в церковь, а из церкви — домой. Все знали ее маршрут, который не могли изменить ни атмосферные явления, ни праздничные дни, ни угроза ревматизма. По утрам она шла к утесу в своих неизменных черных деревянных башмаках, в черных чулках, в шести черных юбках (девицам полагалось носить четыре юбки, надетые одна поверх другой, замужним женщинам — три, а вдовам — шесть), в черной шали на плечах и черном платке, закрывавшем волосы. Когда горожане видели, как она шагала по улице — голова низко опущена, два пальца перебирают четки, — чиновники, направлявшиеся на службу, снимали на минуту шляпу на пороге своих учреждений, а бакалейщики и городские полицейские приветствовали ее движением руки: первые приветливо помахивали, а вторые по-военному отдавали честь. Если по дороге она встречалась с городским головой, тот всегда замедлял шаг и говорил ей: может быть, ваш муж вернется сегодня, кто знает, — и в конце концов стало неясно, кто кому в этой ситуации оказывал честь.
Однако порой раздавались голоса — принадлежавшие обычно ее старым товаркам по утесу, — которые твердили: поглядите-ка на нее, раньше только одно чудовище и обратило на нее внимание, а теперь все ее замечают — и молодые, и старые, и женатые мужчины, и красивые парни.
Однако большинство людей, особенно мужчины, говорили: смотрите, вот идет уродка, но уродка добропорядочная. Никогда в молодости она красотой не блистала, но теперь из нее вышла прекрасная вдова. А ворчите вы, потому что в ней воплощена добродетель, какая вам, злюкам, и не снилась. И в городке восторжествовало мнение этих последних, потому что женщины только языки чешут, тогда как мужчины здраво рассуждают, а, как всем давно известно, здравые суждения имеют куда больший вес, чем пустая болтовня.
■
Однако как-то раз в ноябре месяце городок удостоился великой чести принимать первого секретаря Военного министерства. Его привели в эту забытую всеми географическую точку неотложные задачи стратегического характера. Высокопоставленное лицо сопровождала свита, к которой присоединились тридцать представителей местной власти, потому что ни один чиновник — начиная с самого городского головы и кончая последним приставом — не желал упустить возможность войти в состав официальной процессии. Они совершили обход окрестностей и приблизились к утесам — великолепным утесам! „Господь создал этот мир за шесть дней, в воскресенье он отдыхал, а в понедельник, чтобы придать своему творению окончательный блеск, установил артиллерийские орудия на их вершинах. Шесть или семь пушек калибром сто пятьдесят миллиметров — и никакая осада с моря не заставит нас отступить. Будем строить укрепления“. Все это секретарь Министерства рассказывал, энергично размахивая своим маршальским жезлом, и его жесты были полны красноречия. „В случае войны вы, господа, являетесь тылом страны. Но как бы вы оценили работу нашего кабинета, если бы он недооценил возможность удара в спину, неожиданного и смертельного?“ Возможно, кому-то из присутствовавших пришло в голову, что за последние восемь — десять лет до городка докатились лишь волны войн гражданских, а они всегда приходили из внутренних районов страны, но он прикусил себе язык.