— Она разлеглась на кровати и хотела со мной перепихнуться. Клянусь вам! — Он отодвинулся от Шисона. — А вы гарантировали мне, что это порядочная женщина! Это немыслимо.
Пьете посмотрел в окно.
— Вы хотите, чтобы я вернул вам деньги? — спросил Шисон.
— О, мой дорогой братец, братец мой! Ты всегда был таким сильным, таким безрассудным. Он не заслуживал того, чтобы я сегодня забыл о нем.
— Я готов обсудить с вами условия второго вашего заказа. Что же касается вида на порт, то в данном случае, господин Пьете, я считаю, что полностью выполнил все, что от меня требовалось.
Человек в черном длинном пальто забыл об окне. Подхваченный какой-то могучей силой, он вернулся к столу, где его внимание привлекло недоваренное крутое яйцо:
— Что это такое?
— Крутое яйцо.
— Что там внутри? Что скрывает его скорлупа?
Не ожидая ответа, он сунул палец в отверстие и погрузил в желток. Потом Пьер посмотрел на желтую жидкость с отвращением, но все-таки лизнул ее.
— Какая гадость. Я думал, что у вас не такой плохой вкус, мой друг. Вот у моего брата вкус был хороший. Этот человек всегда действовал решительно, смело и безрассудно. Я не просил его, чтобы он взял на себя ответственность за мои поступки. С детства брат всегда меня защищал. Стоило мне напроказить, как он говорил всем, что это его рук дело. О, бедный Жюль! — Тут он снова лизнул свой палец. — Отвратительно. А случалось ли вам пробовать сок из шлюхи? Я имею в виду тот, что у нее внутри.
Он резким движением схватил яйцо и сделал три больших шага по направлению к Шисону. Тот слегка раскрыл рот, только совсем чуть-чуть. Но ничего не сказал.
— Вот вам. Держите свое яйцо.
Словно заводная игрушка, Шисон протянул руку. Пьете надел шляпу и повел плечами, расправляя пальто.
— Прощайте.
Он вышел, не закрыв за собой дверь. Господин Шисон, по-прежнему держа в руке яйцо, посмотрел сначала на открытую входную дверь, а потом на закрытую дверь спальни.
Пьете вернулся, заглянул внутрь квартиры, держась за ручку двери и не переступая через порог:
— Яйцо должно вариться немного дольше. Если потом вы его аккуратно облупите и придумаете к нему какую-нибудь интересную приправу, то у вас может получиться вполне приличное и даже изысканное блюдо.
На сей раз дверь закрылась плотно, с ужасно вежливым шорохом. Со стороны порта доносился вой сирен, которые пели о грустных тропиках. Этот плач плавал в воздухе несказанно долго. Звуки его были тоскливыми, тоскливыми и шершавыми. Словно руку тебе лизнула кошка.
История пугала, которое не желало отпугивать птиц
Проведя три дня на овсяном поле, когда дождь уже успел промочить его соломенную шляпу, а красно-белая клетка фланелевой рубахи начала выцветать под лучами солнца, пугало сказало себе: „Вот теперь я все понимаю. Солнце не слепит мне глаза, потому что мои глазницы — просто дырки, вырезанные в тыкве. Мышцы и суставы у меня не болят, потому что скелетом мне служат две палки, связанные крестом. Я никогда не голоден, оттого что мой рот — не более чем круглое отверстие, а кишок под моей рубахой и вовсе нет. И ноги не мерзнут, потому что гнилая деревяшка, которую воткнули в землю, не может страдать от холода“.
В небе над головой пугало могло разглядеть птиц, всегда державшихся на почтительном расстоянии. Они боялись его, а потому не осмеливались приблизиться. Чучело поняло, что ему уготована страшная участь: до скончания века сносить удары ледяных пуль и порывы знойных ветров, и ему пришло в голову, что его жизнь не прожита даром лишь в том случае, если оно докажет свою исключительность и непохожесть на собратьев. „Я беспомощное существо, — заключило пугало после долгих-долгих раздумий и поисков выхода, — и мне дано только одно оружие в этом жестоком мире — страх, который я внушаю другим. Больше у меня ничего нет“.
Три дня спустя черная птица стала кружиться над соломенной шляпой. Когда ворон убедился в том, что людей поблизости нет, он устроился на одной из раскинутых в стороны деревянных рук.
— Карр! — сказала птица.
Пугало обрадовалось представившемуся случаю и произнесло своими оранжевыми тыквенными губами:
— Что это ты делаешь? Разве ты меня не боишься?
— Кто? Я? — удивился гость. — Мы, вороны, так умны, что умеем даже считать до семи. Вот, например, замечаю я, как семь охотников заходят в сторожку, прячусь в листве на ветке какого-нибудь дерева с густой кроной, выбрав место, которое они видят против солнца, и выжидаю. Когда охотники начинают выходить из сторожки, я их пересчитываю одного за другим. Если вышло только шестеро, я понимаю, что это — засада, и не двигаюсь с места, потому что седьмой наверняка спрятался за окном с ружьем наготове. — Тут он смиренно добавил: — Вся трудность в том, что в сторожку могут зайти восемь охотников а выйти семь. Вот тогда плохо мое дело!