■
Прошло не меньше недели, прежде чем красные появились на хуторе. Было их человек пятнадцать или двадцать, и все — с оружием. Справедливости ради следует сказать, что Адорасьо не разглядела среди них своих знакомых из Торре-дель-Компте; она приметила только пару-тройку жителей Фрейшнеды[22] или с хутора Калоли, но с точностью утверждать этого не могла. На самом деле ей также было неведомо, почему никто из Торре не пришел на сей раз на хутор: то ли их соседи отличались благородством, то ли просто испугались. Отряд возглавлял какой-то человек в военной фуражке и черной кожаной куртке с пистолетом в руках. Он поднял пистолет на уровень глаз и очертил им полукруг, но целиться прямо в женщину не стал: — А ну-ка, посмотрим, кто здесь лишний.
Они перевернули вверх дном весь хутор: хлева, погреба и чердаки; простукивали прикладами ружей полы и потолки в поисках тайников. Адорасьо услышала, как кто-то сказал на кастильском наречии: Эта птичка улетела в Сарагосу. Ему ответили: Да нет, таких ни за какие коврижки из дому не выманишь. А еще кто-то третий сказал: Если он где-то здесь затаился, то мы его поймаем, а коли смылся в Сарагосу, так его сцапает Дуррути[23]. Потом отряд ушел, никто женщине угрожать не стал, и никто с ней не попрощался.
На протяжении последующих месяцев Адорасьо занималась исключительно домашним хозяйством. Сразу после ухода мужа она каждое утро и каждый вечер прогуливалась возле лесочка. Иногда она обходила его кругом, точно осел, привязанный к мельничному колесу, но тут на глаза ее навертывались слезы, и бедняжка шла домой. В полнолуние она не могла всю ночь сомкнуть глаз. Люди с оружием приходили еще не раз — ночью или на рассвете, и всегда без предупреждения. Адорасьо уже привыкла отзываться на их стук и открывать им дверь. Военные обращались с ней так, словно она была коровой или козой, не способной дать нужные им показания. Только один раз мужчина в фуражке сказал ей перед самым их уходом: — И не рассчитывай, что мы так это дело оставим.
Эту ночь она тоже провела в слезах, как в первое время, лежа на супружеском ложе в белой ночной рубахе, накрывшись одеялом до пояса. Никому даже не пришло в голову считать ее вдовой. Раньше брак был им взаимовыгоден, благодаря тому что супруги отвечали за разные сферы жизни: она брала на себя ночи и все неприметные дела, а ему доставались дни и работа у всех на виду. Без Пере ей было трудно уразуметь, что делать с землей. Урожай сгнил в полях.
Она сжалась было в комок под одеялом и в эту самую минуту услышала стук в дверь. Тук, тук, БАХ! Адорасьо прислушалась. Собаки не залаяли, значит, это, наверное, ветер. Стук повторился, на этот раз — более настойчиво. Бум, бум, БУ-УМ! Она на ходу накинула шаль на плечи и сбежала по ступеням, собирая распущенные волосы в пучок.
— Кто там? — спросила она, не отодвигая засова.
— Открывай быстрей, дура!
Муж вернулся домой без мешка. На нем был тот же самый шерстяной пиджак и те же самые брюки, но вся одежда была чистой и глаженой. Адорасьо стояла у двери и не спускала с него взгляда, по-прежнему держась за засов.
— Ты что, все позабыла, что ли? — спросил Пере Пике, злой как черт. — Два слабых удара подряд, а потом один посильнее, два слабых удара подряд, а потом один посильнее! Закрой дверь, а то холодно мне!
Он потер озябшие руки. Ему пришло было в голову разжечь огонь в камине, но он побоялся, что дым сможет его выдать. Жена разогрела тарелку супа с лапшой. Пере уселся за стол и взялся за ложку — его движения были такими же быстрыми и четкими, как всегда. Он всегда ел так, не сообразуясь с правилами хорошего тона: слишком низко склоняясь над тарелкой и чересчур быстро. Поскольку муж не говорил ни слова, Адорасьо принялась чистить бобы. И только когда он наклонил тарелку, подбирая остатки лапши, жена осмелилась спросить его, что же было там, в глубине леса.
— Ну, люди, — ответил он, не глядя на нее. Потом Пере отставил тарелку и задрал голову вверх, словно нюхал воздух: в этот час раньше всегда пел петух.
— Ну конечно, красные у нас всех курей порастащили, правда? Ну и скверный же это народ. Так я и думал. Ты хоть табак-то припрятала?
Жена принесла ему кисет с табаком и папиросную бумагу. Пере приготовил себе самокрутку и спросил, часто ли за ним приходили. Адорасьо рассказала ему, что они и до сих пор наведываются и приходят, когда им в голову взбредет.
— Так я и думал и пришел только затем, чтобы ты увидела, что я цел и невредим, и не слишком сокрушалась, — сказал он, устремив взгляд вдаль.
Адорасьо рассказала мужу, что священник куда-то исчез, одни гражданские гвардейцы стали солдатами, а другие нет, и что некоторые люди стали лишними. Столяр лишним не оказался, но и годен ни на что особенно не был, так его отрядили заведовать библиотекой.