— Je connais, je connais, — проговорил он, показывая в сторону леса, — pas parler, pas entrer. Jamais[25].
Парень попытался успокоить ее, сделав жест двумя пальцами, словно застегивал свои губы на молнию. Адорасьо понимала его намерения, но не до конца.
— Madame, pas parler, pas entrer, oui. Mais qu'est-ce qu'il y a? Qu'est-ce qu'il y a dedant? Vouz saver?[26] — повторял парень, указывая рукой в сторону леса.
Адорасьо легким жестом распустила волосы, до этого убранные в пучок, по плечам. На протяжении всей своей долгой жизни ей нравилось утешать себя мыслью о том, что она изменила мужу с благородной целью спасти его от преследований. На следующий день солдаты возвращались на фронт продолжать проигрывать свои романтические войны или — если угодно — придавать романтический ореол проигрываемым войнам. Они прошли под ее окнами строем, хотя в этом не было никакого смысла, и белобрысый парень обернулся и приложил два пальца к губам.
■
По заявлениям республиканцев, фашисты подвергли Торре-Льюре бомбардировке с воздуха, а фашисты утверждали, что использовали только артиллерию. Как бы то ни было, спустя два дня власть в городке переменилась. Следуя традициям, победители расстреляли всех лишних — с их точки зрения — мужчин, но на этом не остановились: на этот раз заодно были расстреляны и те, которые ни на что не годились, как столяр.
На хуторе все припасы почти кончились. Хорошо еще, что Пере приходил во время каждого полнолуния и приносил с собой тот самый мешок, с которым ушел когда-то в лес, полный диковинных овощей или фруктов. Он высыпал содержимое мешка на стол и объяснял жене, как их готовить. Одни странные овощи по форме напоминали перцы, но сверкали белизной; другие, похожие на сладкие помидоры, были размером с дыню. Попадался и виноград — ярко-желтый и без косточек. Его можно было варить и жарить. Морковины, росшие над землей, по вкусу напоминали кабачок.
Адорасьо было подумала, что теперь ее муж останется с ней навсегда, но тут войска перешли реку Эбро. На городок опять посыпались бомбы. Фашисты заявили, что это красные подвергли Торре-дель-Компте бомбардировке, а те утверждали, будто удар нанесла фашистская авиация. Как бы то ни было, хутор опять оказался на передней линии фронта. По ночам со стороны Моры[27] слышались пушечные залпы.
— Ах ты черт, а ведь мы их уже было прижали к ногтю, — воскликнул Пере Пике, — но меня эти красные не проведут. Они что твои сорняки, не успеешь оглянуться, а уж выросли снова.
И он отправился обратно в лес.
На протяжении нескольких недель на хуторе опять разместились военные — на этот раз механики немецкой авиации. Этим даже не пришло в голову исследовать лес, они проводили все дни напролет за разговорами о прекрасном аэродроме, который будет построен неподалеку от хутора. (Аэродром так никогда и не построили.) Эти люди не отличались приятностью, но и неприятными назвать их тоже было нельзя. Несмотря на свою воспитанность, они умом не блистали, в первую очередь потому, что считали себя исключительными умниками.
— Usted comprrometió veinticuatrro perras parra postrre ona parra hombrre. Solo veintitrrés perras parra postrre[28] — жаловался сержант, указывая на зеленые грибы, с которых надо было счищать кожицу. Их любезно предоставил господин лягушан.
Однако с войнами дело обстоит так же, как с традициями: кажется, что и через тысячу лет им не будет конца, как вдруг звучит заключительный аккорд, и никто не понимает, с чего все это началось и почему теперь все хотят как можно быстрее забыть прошлое. Муж Адорасьо вернулся навсегда и за восемь лет сделал ей трех детей, как это и было задумано с самого начала. Церковь и бар снова стали наполняться клиентами в строгой последовательности. Некоторые города поменяли свои названия, теперь уже навсегда. Валь-де-Роурес стал называться Вальдерробрес, а Калоли — Каласейт, но по поводу Торре было столько споров, что в результате остановились на Компте, и победу кому-либо было трудно приписать. Пере никогда больше не говорил ни об облаке, ни о доме в форме артишока, ни о господах лягушанах, а Адорасьо ни о чем его не спрашивала. Лес по-прежнему стоял на своем месте, но занимал ничтожную часть их владений.
Когда младшему сыну супругов исполнилось шесть дней, Адорасьо Серра разбудила мужа в полночь. Все собаки хутора брехали разом, и никогда раньше она не слышала такого отчаянного лая. Пере вставать не спешил и сначала прислушивался к шуму, не поднимаясь с постели. Потом раздалось: бум, бум, БУ-УМ! В этот миг женщина поняла, почему все эти годы ее муж привязывал собак, прежде чем отправиться спать.