Второй из троицы: обрюзгшее тело не соответствовало ясности ума, который оно питало. Со стороны его можно было принять за инженера, специалиста по строительству мостов, оставившего свою профессию ради увлечения искусством трубадуров. Нос финикийца, острый подбородок, скулы монгольского варвара — все черты этого лица, значительные, чересчур яркие, притягивали взгляды окружающих. Дипломатическая служба его родителя стала причиной того, что на свет он появился в Стамбуле. Он начинал лысеть и носил челку, пытаясь скрыть таким способом залысины. Этот человек пил с одинаковым равнодушием, достойным удивления, пиво, жидкости из Бордо и немецкие спиртные напитки. Его желудок не делал различия между трапезами богачей и бедняков, между экзотическими яствами и домашней кухней. За столом он сидел с таким отрешенным выражением лица, что напоминал своим видом человека, вынужденного стоять в очереди в государственном учреждении.
Все сказанное выше не слишком важно; эти сухие слова не имеют ничего общего с тем даром, которым обладал второй из друзей. Теперь мы постараемся рассказать о нем.
Где бы он ни появлялся, в частной обстановке или на публике, у всех окружавших его людей создавалось впечатление, что они являются свидетелями самого главного события человеческой жизни. Любые свои действия он возводил в категорию факта исторического. Никто не мог догадаться, каким образом он добивался подобного эффекта. Что бы он ни делал: пользовался в тиши своей библиотеки средневековой астролябией или просматривал каталог запрещенных в восемнадцатом веке рукописей; сопровождал своих слуг на базар, чтобы самолично наблюдать за приобретением овощей у местных крестьян или моркови, привезенной из Гондураса; обсуждал с Раминовым масштабы распространения панславянской идеи или составлял послание в Толедо с просьбой выслать ему документы об основных принципах изготовления кастильских доспехов — результат всегда был один. Как говорят люди и как указывают свидетели — и у нас нет оснований сомневаться в их словах, — как только наш герой появлялся в каком-либо месте лично или обращался туда с письмом, все забывали о прочих неотложных делах и немедленно бросались ему на помощь, проявляя чудеса любезности. Он производил впечатление человека, у которого только что родился первенец, или юриста, получившего звание судьи, или бойца, вернувшегося с победой с какой-то далекой войны. Совершенно очевидно, что такие люди могут вызывать любые чувства, кроме равнодушия. Стоило ему появиться на лекции по археологии, этнографии, математике или эзотерике — тема не имела никакого значения, — как докладчик устремлял свой взгляд на него, а на других присутствующих не обращал ни малейшего внимания. Он являлся столь идеальным слушателем, что в конце концов у публики возникали сомнения в том, кто же был главным действующим лицом этого вечера. Собравшиеся, казалось, могли слышать мысли оратора: вы умеете слушать, милостивый государь, а это уже большое дело. Его умение слушать и вслушиваться было столь необычным, что в документах сохранилась запись об одном эпизоде во время подписания конфедератами капитуляции в суде городка Апоматокс[40].
Нашего героя, тогда еще очень юного, привел туда живой интерес к этим событиям. Он приехал в Америку в качестве турецкого обозревателя — благодаря наличию двойного гражданства, полученного им в подарок от отца-дипломата и оттоманского правительства. Представители северян приняли Ли и его спутника, которого никто не знал в лицо. Во время короткого обмена речами случилось нечто невероятное. Ли, переживавший свое поражение, напоминал всем средневекового рыцаря, а рядом с ним стоял юноша и внимал словам генерала. Картина была такой завораживающей, что присутствующие перестали понимать, кто перед кем капитулирует. Неожиданно победители обратились к нашему герою с просьбой поставить свою подпись на документах, словно он был адъютантом генерала или полномочным представителем южан. Ли не возражал — это была шутка проигравшего войну: и представитель турецкой нации скрепил документ своей подписью. Потом лет десять генерал Ли, ушедший в отставку и сохранивший свое доброе имя, посылал ему открытки к Рождеству, на которых всегда писал одно и то же: „Вы лишили этих людей победы, ибо они даже не заметили, что, пока я подписывал капитуляцию от имени израненных бойцов, Вы отдали в их руки судьбу всего турецкого народа. Счастливого Рождества Вам и всей Вашей семье“. Некоторое время спустя в театральной ложе Линкольн упал, сраженный пулями убийцы. Совершенно случайно наш герой тоже пришел в роковой день на спектакль. Все приняли его за врача, и он пощупал пульс умирающего. Не стоит и говорить, что последние слова великого президента были обращены к нему, и только к нему.