— Они уже поднялись на борт?
— Нет.
— Долго еще ждать?
— Не знаю.
— О, пожалуйста, не обижайтесь. Я вовсе не прогоняю вас, просто мне хотелось предложить вам разделить с нами трапезу. Моя жена уже готовит обед. Если вам будет угодно, вы можете к нам присоединиться.
— Вы женаты? — спросил Пьер безразличным тоном.
— Женат и счастлив. Вы в этом сомневались?
— Нет. Но я не видел здесь других стульев.
— Нам они не требуются. Моя жена всегда ест на кухне. Это скромная и немногословная женщина. А гостей, разумеется, у нас обычно не бывает.
В ответ Пьер посмотрел на него вызывающе, словно спрашивая хозяина дома: а что бы вы предприняли, если бы я сейчас согласился к вам присоединиться, ведь у вас есть только один-единственный стул? Но в эту самую минуту в столовой появилась госпожа Шисон. Она поздоровалась, пересекла комнату и скрылась в спальне, а потом снова прошла на кухню. Пьер следил за ней глазами, пока она не исчезла из виду. Несмотря на то, что женщина казалась стройной и хрупкой, он обратил внимание на ее прекрасную грудь. Черты лица госпожи Шисон отличались тонкостью, глаза были большими, а волосы цвета золотистой соломы были собраны в пучок на затылке.
— С Жюнет мне чрезвычайно повезло. Без нее я бы пропал.
— Она кажется совсем юной.
— Она и вправду очень молода.
Шисон взял со стола документ, намереваясь убрать его на место.
— Я до сих пор сохранил свою невинность.
Это неожиданное признание заставило Шисона замереть с вытянутой в воздухе рукой.
— Что вы сказали?
Пьер, прижимая к груди шляпу, устремил взор к геометрическим узорам на плитках пола. Не решаясь поднять глаза на собеседника, он прошептал:
— Я никогда еще не был с женщиной. Я хочу сказать, что не…
— Не надо подробностей, уважаемый! Мне кажется, что я не выражал никакого желания знать подробности вашей интимной жизни.
Шисон посмотрел в сторону коридора, в котором исчезла Жюнет.
— Ради всего святого! Уж не думаете ли вы…
— О нет, нет! — поспешил перебить его Пьер, на этот раз оторвав взгляд от пола. — Помилуйте, помилуйте. Нет, нет!
С мола донеслись гудки труб торговых судов. Им ответили резкие крики чаек, словно птицы бранились с воображаемыми обидчиками. Всходило солнце.
— Нет, нет, — продолжал плаксивым тоном Пьер, — вы меня неправильно поняли.
— Ну, ладно, хорошо. Вы только что пережили семейную трагедию, а в подобных ситуациях человек просто обязан быть еще более порядочным, чем обычно, — провозгласил Шисон, расправив грудь, словно показывая, как следует вести себя людям, покорно принимающим удары судьбы.
— Я вовсе не хотел сказать, что ваша супруга…
— Шлюха.
— Вот именно. Она не похожа на особу легкого поведения. И именно это делает из нее женщину, вызывающую здоровую зависть. Мне никогда не хотелось оказаться в обществе публичной женщины. Я бы расценил это как поступок низкий и достойный порицания.
— Вне всякого сомнения.
— Но с вашей женой дело обстоит иначе, я хочу сказать, что она порядочная женщина.
— Послушайте! Куда вы клоните?
— Оставим этот разговор, господин Шисон. Вы тоже когда-то были молоды, как я сейчас, и вам знакома плотская страсть. Добрые родители учат нас гнать из головы дурные мысли. Однако, если разобраться, как можно избежать этих дурных мыслей? Мы можем бороться с низкими порывами, мы даже способны сдержать их раньше, чем они приведут к ужасающим поступкам. Но что касается дурных мыслей, о, никто не отвечает за идеи, которые приходят ему в голову. Оставим этот разговор, господин Шисон.
— Совершенно с вами согласен, господин Пьете. Не будем больше об этом.
Они вместе стали наблюдать за кораблем. Одетые в униформу заключенные появились на пристани в окружении жандармов.
— Вы узнаете среди них своего брата?
— Нет, нет еще. Я даже не смогу сказать ему „прощай“, потому что останусь для него невидимым. Это ужасно.
— Это ужасно, — согласился с ним господин Шисон.
— Вот именно — невидимым. — Пьер вдруг взглянул на Шисона. — Вы представляете, что я мог бы стать невидимым и для вас и для госпожи Шисон?
— Что вы имеете в виду?
— Я хочу сказать, что если бы у меня была волшебная палочка, некий инструмент, который позволил бы мне стать прозрачным, то тогда никому бы не пришло в голову чувствовать себя оскорбленным моими действиями. Я мог бы увидеть госпожу Шисон обнаженной, разделить с ней несколько минут интимной близости, и при этом меня бы некоторым образом не существовало. Сегодня меня уже не будет в городе, и мы никогда больше не увидимся. Никто не почувствовал бы себя оскорбленным, ибо никакого повода для этого не существовало бы.