Выбрать главу

А что, если пугало не желало умереть на костре или под проливным дождем и как раз боялось этой страшной участи? А вдруг оно хотело заслужить для себя прощение, завлекая всех пернатых в страшную ловушку? Ворон размышлял: „Если бы я был деревяшкой, скучающей в неподвижности, то я бы день и ночь только и размышлял о том, как спастись от неминуемой гибели в открытом поле. Не знаю точно, какой выход тут можно придумать, я могу лишь догадываться о нем. Как ни крути, несмотря на весь мой ум, я только птица, умеющая считать до семи. И если задача пугал — внушать страх, то самое умное из них непременно захочет, чтобы он овладел даже теми из пернатых, которые пугал не боятся“.

Пренебрегая осторожностью, ворон облетел овсяное поле, чтобы подтвердить или рассеять свои сомнения. „Если мы имеем дело с благородным сердцем, как мне хотелось бы верить, и прилетим сюда, то победа будет за нами, — сказал он себе, — но если перед нами обманщик, то все птицы погибнут. И вина ляжет на меня“.

Когда ворон вернулся к дереву, на котором сидели птицы, те заметили его настороженный вид.

— Ну и как? — спросили они посланника. — Это была ловушка или на самом деле чудо?

Ворон три раза открывал клюв, словно ему не хватало воздуха, и наконец выдохнул:

— Давайте оставим эту затею.

Именно таким образом наше пугало превратилось в самое грозное пугало на свете. Ему действительно удалось заслужить восхищение людей, которые отблагодарили героя, подарив ему вечную жизнь. Вместо того чтобы сжечь или сломать старое чучело, они в знак благодарности сохранили его на овсяном поле навсегда и щедро наградили. Приходившие в негодность и ветшающие части пугала немедленно подновлялись. Когда шляпу с его головы сдул ветер, ему подарили новую, гораздо красивее прежней; и на этот раз закрепили на тыкве зелеными пластиковыми бечевками, завязав бантик под подбородком. Когда рубаха истрепалась, его нарядили в новую, не такую застиранную, как прежняя. Вместо носа ему вставили морковку, а в рукава напихали соломы, и она высовывалась из манжет, точно пальцы с крошечными желтыми ногтями. И все люди с гордостью и удивлением повторяли: „Мы не знаем, почему так происходит, но такого пугала, как наше, нет больше нигде в мире: к нему не подлетают даже вороны“.

Тим и Том

Некоторые люди в наивности своей думают, что играют жизнью и смертью по собственной воле, но на самом деле жизнь играет нами, когда ей это угодно, как ей это угодно и где ей это угодно. Вот такая ценная мысль. Однако, как всем известно, людям недалеким иногда требуются годы, чтобы осмыслить даже менее сложные истины. Особенно трудно приходится тем, чьи мозги затуманены бредовыми идеями: если ты проводишь весь день, с рассвета до заката, по колено в воде, согнув спину, если ты питаешься миражами и то и дело страдаешь от поноса, это означает, что ты отдал себя во власть случая. Некоторые называют подобное явление золотой лихорадкой.

Порой высоко в небе чертил свои круги в облаках орел и смотрел на меня. Река протекала в очень узкой долине, и я видел небосвод таким, каким он представляется лягушкам со дна колодца. Вода текла быстро, точно струи водопада, и русло почти не изгибалось, но я нашел небольшую заводь, где течение мне не мешало, и всегда работал там. Деревья обступали реку с двух сторон, точно полки солдат, готовых к бою. Эта чащоба на берегах казалась зеленой и плотной стеной, которая не давала никакой возможности следить за окрестностями. Я не увидел незнакомца раньше не только из-за особенностей пейзажа тех мест, но и потому, что мой взгляд был прикован к промывочному лотку, и заметил его только тогда, когда он оказался прямо передо мной. Мужчина вел в поводу одного мула, за которым следовали караваном еще три. Мне вспоминается, что я выскочил из реки, в несколько прыжков достиг своего лагеря и схватил старую винтовку. Однако пришелец оказался чрезвычайно любезным и сказал только несколько слов:

— Я ни одной живой души не видел за последние три дня. Даже индейцы куда-то испарились.

И это он говорил мне — человеку, который вот уже три месяца не разговаривал ни с кем. Даже с самим собой. Любопытно, что после такого длительного периода вынужденной немоты мне было больно шевелить губами и языком. Мой рот издавал нечленораздельные и исковерканные звуки, напоминавшие рокот речных струй. Однако у него хватило терпения дождаться результата моих стараний. Наконец я смог произнести: