— Убийца женщин! — кричали мне. — Не вздумай вернуться сюда! Мы теперь знаем, кто ты такой.
Когда мне казалось, что ничего ужаснее этой пытки не может быть, выяснилось, что я ошибался: ночью мои мучения становились еще более жестокими, чем днем. К этому времени она настолько разложилась, что мы подвергались нападениям самых разных существ — от крошечных до весьма крупных. Если я устраивался спать ничком на земле и ее труп лежал на мне сверху, то меня атаковали полчища жуков, муравьев и плотоядных пауков, которые карабкались по моим бокам, чтобы добраться до ее плоти. Если же я ложился навзничь и устремлял взгляд на луну, то получалось еще хуже. Огромные летучие мыши и ночные марабу нападали на нас, и им было безразлично, чем поживиться — глотком теплой крови или холодной, выклевать глаз у живого или у мертвеца.
Мне оставалось только попробовать счастья у жителей западных областей. Они были очень горделивы и вынесли такой приговор:
— Тот, кто убивает воина на поле сражения, заслуживает чести, тот же, кто в мирные дни убивает женщину, достоин лишь презрения. Прочь отсюда, призрак, мы не желаем тебя видеть впредь ни ночью, ни днем. Ты нас понял.
Люди отвергли меня, и я скитался по джунглям, точно привидение. Все чудовища, которые являются нам в снах и которые населяют наши сказки, живут в темноте лесных чащоб и не приближаются к поселкам с их очагами. Нет приговора страшнее, чем блуждать по лесам, где нет ни одной живой души, без цели и без остановки, не имея возможности ни поговорить, ни помолчать с другими людьми. И уже не важно было, жив я еще или уже умер.
Между нашими спинами, прижатыми друг к другу, образовался толстый слой червей. Понимая, что они быстро сожрут нас обоих, обессиленный, я лег у корней огромного дерева в ожидании скорой смерти. В этот самый миг я увидел группу мужчин, которые приближались, сжимая в руках короткие широкие ножи. Я сразу их узнал. Это были те самые люди, которые осудили меня и привели приговор в исполнение. Им, наверное, не стоило большого труда напасть на мой след. Меня знали во всех поселках в джунглях, и к тому же за нами тянулся шлейф вони от разлагающейся плоти, а этот запах ни с чем не перепутаешь. Для меня их ножи означали освобождение. Я подставил им свою шею и сказал лишь:
— Спасибо.
Но они ответили:
— Мы хотели убедиться в том, что все люди знают тебя.
Вместо того чтобы перерезать мне глотку, острия ножей рассекли веревки. Они сказали:
— А теперь — ступай. Наказание начинается сейчас.
Скажи мне только, что ты меня не разлюбила
Ее звали Марта, и она была богата, белокура, легкомысленна и заурядна. Она была так хороша собой, что у нее не могло быть подруг: стоило ей зайти в комнату, как все остальные девушки казались швабрами. Поэтому все женщины ее на дух не переносили, но, чем больше росла их ненависть, тем красивее становилась Марта в глазах окружающих. Его звали Альфред, и был он стройнее кипариса: высок, изящен и статен. Одним словом, из тех мужчин, которым никто не желает богатства — куда приятнее восхищаться бедным тружеником, чем счастливчиком-богачом. Они помолвились.
Следуя традиции, родители невесты приготовили ей приданое. Марта принесла в семейное гнездо пять наволочек, пять простыней, пять одеял и великое множество салфеток, на которых были вышиты ее инициалы. Его инициалов на них не было. В сундуке также оказались две шляпы, похожие на торты, — они заняли свое место на чердаке в ожидании археологических экспедиций будущего. Кроме того, там лежала шерстяная синяя шаль, словно сотканная из волшебной паутины, юбка, подшитая шелковой тесьмой, и тонкая черная комбинация с изящной отделкой: в ней потом, в тридцатые годы, дочь супругов любила ходить на вечеринки артиллеристов-республиканцев, используя вместо платья, — и не надевала лифчика. В приданом также оказались семь пар огромных трусов цвета рыжика. К счастью, Альфреду никогда не довелось увидеть в них жену: подобное уродство проходило у хозяев магазинов под названием „убийцы страсти“.
Мать невесты, вдова с солидным стажем, к тому же великодушно уступила им шкаф, семейную реликвию, к которому жених сразу воспылал ненавистью. Шкаф был выточен из цельного куска дерева — эту особенность замечали только краснодеревщики, которые поражались диаметру исполинского ствола. По словам тещи, шкаф достался ей от ее свекрови.
Теща хотела подарить им шкаф, жена мечтала заполучить это сокровище, а Альфред решил защищать порог комнаты, словно речь шла о Фермопильском ущелье. Однако взаимопонимание между его супругой и ее матерью представляло собой силу куда более могучую, чем союзы вагнеровских карликов, — ему еще предстояло понять это. Он твердил: „Нет, нет, дорогая Марта, проси все, что хочешь, только не этот шкаф“. А она говорила: „Ну что ты, милый Альфред, что ты, без него нам никак нельзя!“ Само собой разумеется, ее мнение восторжествовало, и шкаф был водворен в комнату.