Энрике провел пальцами по холодному металлу, осторожно обводя серебряные узоры. Древние китайские компасы не были похожи на западные. Это были намагниченные чаши с углублением в центре, где крутился похожий на ложку указатель. По венам Энрике пробежала волна чистого восторга. Этот компас был создан тысячи лет назад, и он держал его в руках…
– Не стоит пытаться соблазнить неодушевленный предмет, – вставил Северин.
– Я просто любуюсь.
– Ты его ласкаешь.
Энрике закатил глаза.
– Это – бесценный исторический образец, и относиться к нему следует со всей бережностью и нежностью.
– Сначала ты должен хотя бы угостить его ужином, – сказал Северин, прежде чем указал на металлические края компаса. – Ну что? Он оправдал наши ожидания?
Энрике взвесил компас в руке и еще раз изучил его очертания. Прощупав край, он обнаружил, что по бокам металл немного деформирован. Он постучал по поверхности компаса и поднял глаза.
– Он полый, – прошептал Энрике.
Он сам не понимал, что его так поразило. Энрике и так знал, что компас пуст внутри, но надежда обнаружить в нем карту казалась такой реальной. Он не знал, к чему она вела, но если Вавилонский Орден приложил все усилия, чтобы ее спрятать, это точно было что-то ценное. Энрике был почти уверен, что карта вела к сокровищам Падшего Дома.
– Ломай его, – сказал Северин.
– Что? – Энрике прижал компас к груди. – Ему же тысячи лет! Должен быть другой способ достать карту, осторожно открыть его…
Северин резко подался вперед. Энрике попытался увернуться, но ему не хватило ловкости. Одним быстрым движением Северин выхватил компас и сжал его с обеих сторон. Прежде чем Энрике успел что-либо понять, он услышал этот ужасный звук. Короткий, безжалостный…
Треск.
Из компаса выпал какой-то предмет и со стуком упал на пол экипажа. Северин добрался до него первым и в течение минуты рассматривал его в тусклом освещении, пока легкие Энрике сжимались от волнения. Предмет, спрятанный в компасе, совершенно точно являлся картой. Оставался только один вопрос: куда же она ведет?
4
Зофья
Париж больше всего нравился Зофье по вечерам.
Днем на улицах города было слишком много шума, запахов, грязи и людей.
Закат приглушал все яркие цвета и звуки. В таком виде город становился более-менее сносным.
Возвращаясь в «Эдем», она крепко прижимала к груди письмо от своей сестры. Хела была бы в восторге от Парижа. Ей бы понравились стройные липы, выстроившиеся вдоль улицы Бонапарт. Всего их было четырнадцать. Она бы нашла деревья конского каштана очаровательными. Каштанов было девять. Но ей не понравилось бы обилие запахов. Их было слишком много.
В эту минуту Париж не казался ей красивым. Булыжную мостовую покрывал слой навоза, а люди справляли нужду прямо под уличными фонарями. И все же город был наполнен жизнью: все здесь находилось в постоянном движении. Даже горгульи, украшающие фасады зданий, выглядели так, словно собирались вот-вот взлететь в воздух. Ничему здесь не было свойственно одиночество. Плетеные стулья составляли компанию верандам, а ярко-фиолетовая бугенвиллея обвивала каменные стены. Даже Сена, проходящая через Париж как чернильная полоса, не казалась заброшенной. Днем по ней ходили лодки, а ночью на ее поверхности танцевали отражения уличных огней.
Зофья украдкой посматривала в письмо сестры каждый раз, когда проходила под очередным фонарем. Она читала по нескольку предложений за раз и понимала, что не может остановиться. Каждое слово отзывалось в ее голове голосом Хелы.
Зося, пожалуйста, скажи, что ты пойдешь на Всемирную выставку! Если не пойдешь – я все равно узнаю. Поверь, сестренка, тебе не обязательно постоянно сидеть в лаборатории. Иногда не помешает выйти из классного кабинета, вдруг научишься чему-то новому? Кроме того, я слышала, что на выставке будет проклятый алмаз и принцы из дальних стран! Может, ты привезешь одного из них домой, и тогда мне больше не придется изображать гувернантку перед нашим жадным дядюшкой. Как этот человек может быть братом нашего отца – одному Богу известно. Пожалуйста, сходи на выставку. В последнее время ты посылаешь так много денег, что я волнуюсь: вдруг ты ничего не оставляешь для себя? Ты здорова? Счастлива? Пожалуйста, Огонек, ответь мне поскорее.
Хела знала не все. Зофья не училась в школе. И все же она действительно многому научилась за пределами классной комнаты. За последние полтора года она научилась изобретать вещи, о которых в Академии Высоких Искусств даже не подозревали. Она выяснила, как открыть накопительный счет, который очень скоро мог ей пригодиться, если карта, добытая Северином, оправдает их ожидания. У нее будет достаточно денег, чтобы оплатить медицинскую школу Хелы. Самым ужасным уроком, который ей неукоснительно пришлось познать, была ложь, пропитавшая ее письма к сестре. Когда она впервые соврала, пусть даже на бумаге, ее стошнило. Ее переполняло чувство вины, и она проплакала целый час, пока ее не нашла и не утешила Лайла. Зофья не могла взять в толк, как Лайла поняла, что именно ее беспокоит. Она просто знала. Зофья, которой всегда было сложно вести разговоры, чувствовала облегчение и благодарность за то, что ей не пришлось ничего объяснять.