— Так сразу ответить на ваш вопрос непросто. Хотя мне кажется… Нет, я уверен, что обычай этот мог зародиться только в период перехода от скотоводства к земледелию. Если же учесть, что пращуры наши были весьма добросердечными и гуманными, — они ведь категорически отбросили рабство как форму организации общества, — то корни этого обычая станут еще понятнее. Наверное, сталкиваясь с иноплеменниками, скифы-пахари давали им в знак дружбы свое величайшее сокровище — зерно. Мол, берите его и, коли есть желание, сейте в землю рядом с нами, мы вас не чуждаемся и злых намерений не имеем. Но вряд ли тогда для зерна существовало специальное обозначение, это понятие, по-видимому, укладывалось в слово «добро». Так вот, по-моему, довольно неуклюжее с современной точки зрения и не совсем понятное выражение «добро пожаловать» запечатлело в себе этот прекрасный гуманный обычай наших далеких пращуров…
— Странно, откуда он все это знает? — удивилась Светлана.
— О, ты даже не представляешь, какая светлая голова у нашего Олеся!
Через минуту-другую Химчук вышел из аудитории. И сразу же попал в объятия Андрея.
— Ну ты и даешь! Поздравляю, поздравляю! А я сначала было подумал… Ох, извини, что не познакомил… Однокурсница наша с западного факультета, Светлана Крутояр.
О, эти ясные глаза, чуть припухшие по-детски губы, высокий лоб хорошо были знакомы Олесю. Сколько раз, сидя в читальне, он украдкой любовался этой девушкой! Однако сейчас и виду не подал, что знает ее. Просто подал руку и сказал то, что первым пришло в голову:
— У вас очень хорошее имя. Пусть только не обойдет вас счастье быть для кого-то негасимым светильником до последней березки.
— Вы, может, смогли бы и историю моего имени рассказать?
— А это вас сейчас больше всего интересует?
— Послушать можно.
— С вашего разрешения, в другой раз.
К ним подкатилась ватага однокурсников:
— Что, Химчук, «пятак» и сегодня огреб? Один на всю группу?
— Он такие там турусы на колесах перед профессором развел… А у меня давно живот судорогой от голода свело.
— Поллитру с него за задержку!
— А за пятерку — другую!..
Но тут разговор прервался — в дверях аудитории появился профессор. Высокий, плотный, в дорогом пальто с шалевым воротником, какой-то не по-современному громоздкий. Окинул исподлобья притихших студентов тяжелым взглядом и с неожиданно мягкой улыбкой спросил:
— По какому поводу, разрешите узнать, собралось такое избранное общество?
— Болели за тех, кто сдавал вам экзамены, — степенно ответил Кушниренко за всех, как и надлежало старосте.
— Дух дружбы, значит, взаимовыручка… Что ж, это прекрасно! Послушайте, а не выпить ли нам сейчас по чашке горяченького кофе? А? — И положил панибратски руку Ивану на плечо.
— С большим удовольствием, Роман Трофимович! — опять-таки за всех ответил Кушниренко.
— Как, пойдем? — шепотом спросил Андрей у Светланы.
— А чего же, пойдем, как все.
— Тогда прошу за мной! — бросил клич Шнипенко и направился к выходу. — В моем доме для хороших гостей всегда найдется крепкий кофеек.
Ошарашенные таким неожиданным предложением, студенты замялись, затоптались на месте. Но отступать было некуда. И они пошли веселой гурьбой.
— Располагайтесь, как дома, — радушно приглашал Шнипенко поздних гостей, распахнув дверь своего рабочего кабинета. — Устраивайтесь, я сейчас вернусь.
Студенты несмело переступили порог профессорской обители. Это была просторная, несколько продолговатая комната, еле-еле освещенная тремя вычурными канделябрами, похожими на прихотливо изогнутые казацкие люльки. В ржавых сумерках молодежь разглядела стоящие в ряд массивные книжные шкафы, несколько мягких кожаных кресел вдоль глухой стены, завешенной тяжелым старинным ковром. На ковре холодно поблескивали со вкусом размещенные старинные пистоли, перначи, кривые сабли дамасской стали и выщербленные варяжские мечи. В одном углу, чуть в стороне от допотопного, отделанного медью письменного стола, возвышалась на обитой кожей темной тумбе серая каменная статуя какого-то древнего языческого бога. Студентов поразило, что все в этой комнате было мрачным, тусклым, точно омертвевшим. И старинный ковер, и книжные шкафы, и отделанный красным деревом потолок, и даже свет канделябров. Комната больше напоминала музей, забытый замок или, может, даже саркофаг средневекового владыки, чем кабинет ученого двадцатого столетия. Казалось, время остановило свой неудержимый бег в этом помещении, окаменело, подобно круторогой голове буйвола, висевшей над входной дверью. Печать отшельничества и загадочности лежала здесь на всем. Не случайно студентам вспомнилась похожая на легенду история Шнипенко, которую они не раз слышали от старшекурсников.