Иван категорически возразил:
— Нет, нет, обойдемся без заседаний.
Он считал, что лучше оттянуть час встречи с товарищами. Потому что он нисколько не сомневался, что эта встреча, как и многие предыдущие, выльется в спор с Платоном. С тех пор как Платон самовольно связался с таинственными посланцами подпольного горкома партии, в группе не прекращался незримый поединок. При каждом удобном случае Платон настаивал, чтобы они со всеми своими «тройками» и «пятерками» немедленно влились в общегородскую подпольную организацию и проводили всю работу по указаниям из центра. К этому предложению довольно благосклонно отнеслась Олина, но Иван был против. Во-первых, он остерегался провокации, а во-вторых, сомневался в правомочности центра, который три самых тяжелых месяца не давал о себе знать. Конечно, отказаться вообще признавать горком он не решался, но всячески оттягивал решение этого вопроса. Предложил, например, сначала объединить и возглавить городское комсомольское подполье, а потом уже думать о слиянии. Хлопцы согласились, но постановили «активизировать агитационно-массовую работу среди населения». Но их опередили. Чуть ли не каждую ночь то в одном, то в другом конце города начали появляться листовки с вестями о событиях на фронтах, с комментариями к очередным распоряжениям оккупационных властей, призывом к саботажу. В душе Иван пылко благодарил неведомых агитаторов, которые избавили его от этих забот. Благодарил, пока не узнал о разгроме гитлеровцев под Москвой. И только в это утро понял, насколько был прав Платон. Ведь отныне властителями души киевлян должны были стать те, кого Иван пренебрежительно называл бумажными героями. «Теперь стоит им бросить клич, и масса пойдет, не задумываясь, за ними. А я останусь в стороне…»
Он бросился к двери.
— Куда ты голодный? Погоди, я хоть липовый отвар подогрею.
— На работе что-нибудь перекушу.
— Разве и сегодня работаешь? В воскресенье?
— Да, и в воскресенье.
Но это была неправда. Уже более недели не наведывался он в свою «корчму». С тех пор как в ней появился однажды крутолобый усатый человек в перепачканной брезентовой куртке и стоптанных бурках, ноги Ивана в ней не было. Усатого он узнал сразу. То был Кузьма Петрович, бывший до войны секретарем горкома партии. Иван встречался с ним когда-то по работе и догадывался, что привело сюда бывшего секретаря горкома: Платон не раз уже предлагал устроить встречу с этим человеком. Однако Иван постарался тогда не узнать своего бывшего начальника. Вот если бы такая встреча произошла в октябре… «Поздновато вы заметили меня, товарищ секретарь. А где вы были, когда я задыхался, не видя выхода, выискивая способы борьбы? — думал Иван. — А как нужна мне была тогда ваша помощь! Вы же, наверное, думали: пусть Иван повоюет, пусть не раз рискнет жизнью, а под конец мы набьемся ему в руководители. Нет, уважаемый товарищ секретарь, теперь я обойдусь без руководства!» В тот же вечер он оставил столовую и больше в ней не появлялся.
День за днем шнырял по городу, разыскивая старых знакомых, и всем, кто внушал ему доверие, поручал формировать подпольные «тройки». Медленно, но неуклонно вырастало ядро будущего повстанческого отряда, с которым Иван собирался начать победный рейд по Украине.
Основные надежды будущий командующий, как и прежде, возлагал на студентов. Хотя уже было известно, что немцы не собираются открывать университет, однако в медицинском и гидромелиоративном институтах полным ходом шли приемные экзамены, и Иван усиленно налаживал там связи. Через своего земляка Володю Синицу он узнал, что в гидромелиоративный поступали преимущественно хорошие, надежные ребята, поступали для того, чтобы получить освобождение от регистрации на бирже. В медицинском тоже, по слухам, было много надежных. Вот только сорганизовать бы их, повести. Иван ни на мгновение не сомневался, что это ему удастся. Однако события разворачивались значительно быстрее, чем можно было предвидеть. Будущая повстанческая армия жила пока лишь в мечтах, а фашисты уже реально начали отступление под Москвой. Иван понимал: нужно спешить! Вот почему он почти бегом бросился из дома Олины.
Киевских улиц не узнать. В будние дни на них еще встречались кое-какие отдельные сгорбленные фигуры, направляющиеся к заводским проходным или к бирже труда; зато по воскресеньям Киев будто вымирал. Лишь патрули время от времени маячили на узких тропинках, да местами медленно умирали под заборами, в снеговых сугробах, обмороженные нищие. А в это утро куда ни погляди — всюду люди. Значит, город знает о листовках и торжествует большую победу под Москвой.