Вокруг Рехера образовалось плотное кольцо. Забыв о Ритце, хозяева Киева блаженно улыбались, вдыхали аромат хвои и смотрели, смотрели на скромную веточку…
— Елка с родины… Трудно придумать лучший подарок на Новый год, — польстил Рехеру генерал-комиссар. Он, наверное, хотел произнести эти слова мягче и теплее, но неожиданно повысил свой грубый и хриплый голос, отчего вся фраза прозвучала как-то насмешливо, заговорщически. Но ему на помощь бросился штадткомиссар:
— Святые слова. Для каждого из нас самым дорогим является то, что постоянно напоминает о фатерлянде. Я, например, ношу в нагрудном кармане кусочек коры с нашего семейного дуба.
— Господа, я уже третий раз подряд встречаю Новый год на чужбине…
В комнате вдруг воцарилась тишина. Каждый со страхом подумал, придется ли вообще еще раз встречать Новый год.
— Как там наш тысячелетний рейх?
— Рейх грезит великим будущим и посылает нам свое благословение.
— А морозы там тоже свирепствуют в эту зиму?
— Нет, фатерлянд не знал еще морозов. Только легкие заморозки…
Получилось так, что о фон Ритце совсем забыли. И когда наконец объявили о его появлении, на лицах отразилось не то раздражение, не то растерянность. Как-то недружно оглянулись и сразу словно окаменели: вот это ловкость! Вчера только сообщили о присвоении звания, а он уже успел сшить генеральский мундир. Вымытый, выбритый, с новой прической «под фюрера», фон Ритце стоял в двери, неестественно вытянувшись, с видом человека, достигшего всего, чего хотел. Прошла минута, может, две, а он все стоял, как будто давал возможность налюбоваться собой. А подчиненные и впрямь делали вид, что любуются. Только прищуренные глаза Гальтерманна бесцеремонно пронизывали острым взглядом чуть заметную складку на правом рукаве фон Ритце, как будто хотели сказать: а мундир-то был сшит заранее, успел слежаться…
Настало время приветствовать нового генерала. Но никто не хотел брать на себя смелость высказать всеобщую радость. Нижние чины великодушно уступали это право старшим, а старшие, видимо, полагались на младших. Как бы там ни было, а складывалось впечатление, что новоявленному генералу была устроена молчаливая обструкция. И если бы не находчивость Рехера, трудно было бы предположить, чем все это могло кончиться.
— Барон фон Ритце, да вы же родились для генеральского мундира! — восторженно воскликнул он и дружески раскрыл объятия. — Поверьте, мы все просто залюбовались вами.
И зловещее напряжение рассеялось. Теперь каждый стремился не прозевать удобного момента. Первый, кому это удалось, был генерал Эбергард. С солдафонской прямолинейностью он отрубил, как на учебном плацу:
— Вам весьма повезло, барон. Служите без году неделю, а уже генерал. Такое бывает редко. Но я всегда восхищался вами…
Генерал-комиссар был деликатнее. Отдав должное успехам в борьбе с большевистскими элементами, он высказал надежду, что Германия еще не раз будет восхищаться подвигами фон Ритце. Низкорослый, плотный ландрат Аккманн провозгласил настоящую оду в честь виновника торжества. А руководитель СС и полицейфюрер Гальтерманн поразил всех лаконизмом:
— В этот знаменательный день прошу принять в злак особого внимания золотую подковку, которая, как говорят, приносит счастье…
И пошло:
— Штадткомиссар поручил мне вручить…
— Руководство отечественных фирм в Киеве просит принять…
Ценные подарки, приправленные льстивыми словами, сыпались таким щедрым потоком, что даже сами поздравлявшие забеспокоились. А что, если вдруг спросит: «Откуда у вас, голубчики, столько золота? На меня строчите доносы, а у самих, оказывается, рыльце в пушку…»
Но вот в зал вошел вертлявый адъютант:
— Господин генерал, срочная телеграмма.
— Из Берлина?
— Нет, от-фельдмаршала фон Рейхенау.
— Опять?!
Фон Ритце впился глазами в листок бумаги. По тому, как менялось выражение его лица, было ясно: телеграмма исключительного значения. Присутствующие невольно оцепенели, пытаясь отгадать, о чем информирует фельдмаршал своего фаворита. О новом награждении? О наступлении русских? Или, может, опять о перестановке в командном составе? Ведь это последнее явление за последние два месяца приобрело характер эпидемии. Каждая неудача на фронте обычно ознаменовывалась смещением кого-нибудь из бонз. Подумать только: Браухич, Рундштедт, Клюгге[24] полетели со своих постов! Где гарантия, что лихорадка смещений не перебросится на все звенья командного состава? Может, и фельдмаршала фон Рейхенау постигла бесславная судьба его предшественников? Однако на лице фон Ритце цветком расцветала улыбка. Все ждали, что он хоть словом обмолвится о содержании телеграммы. Но он засунул листок в карман и, не выслушав до конца всех приветствий, стал приглашать гостей к столу. Приглашал настойчиво, как будто спешил поскорее от них избавиться.
24
Гитлеровские генералы Браухич, Рундштедт, Клюгге на первом этапе войны с Советским Союзом занимали посты: командующего сухопутными силами, командующего группой армий «Юг» и группой армий «Центр».