— Про-остите, но как мо-огло слу-учиться, что фон Ритце решился по-ехать без шо-офера или адъюта-анта?
— Я распорядился предать военно-полевому суду и шофера, и адъютанта, — улучив момент, выпалил генерал Эбергард.
Выпуклые глаза Прюцманна, как две фары, впились в коменданта:
— Но почему все-таки они оставили генерала одного?
— Фон Ритце пожелал ехать один… Точнее, с местной фрейлейн…
— С фрейлейн?! Местной?.. У нее есть родные? Какие меры приняты по отношению к ним?
Гальтерманн бросил встревоженный взгляд на Рехера.
— Я лично просил бригаденфюрера не применять к ее родителям никаких мер, — поспешил Рехер. — Дело в том, что Крутояр — ученый мирового масштаба. Изобретение, которое он сейчас завершает, послужит нашему фатерлянду. Об этом я докладывал рейхсминистру Розенбергу, и рейхсминистр поручил мне всячески оберегать Крутояра, пока не будет закончен его труд. Со своей стороны должен сказать: это — абсолютно лояльный человек. Добрую половину своей жизни он провел за границей, и большевистская идеология ему чужда. Об этом вы можете судить хотя бы потому, что Советы подвергали его репрессиям…
Стиснув ладонями седые виски, Прюцманн задумался.
— Но что я должен докладывать в Берлине?! За смерть генерала фон Ритце должна пролиться кровь. Даже если эта смерть и случайна!
— В этом вы можете не сомневаться, — молвил Гальтерманн. — Крови здесь прольется достаточно. Войскам СС и полиции уже отдан приказ подготовиться к операции. Мы имеем намерение послать карательную экспедицию в пригородные районы.
Впервые за время беседы Прюцманн усмехнулся. Уточнив некоторые детали будущего погрома, он пошел вместе со своим заместителем отдыхать. Оставили резиденцию генерал-комиссара и остальные. Уже на улице Гальтерманн, как бы прощаясь, крепко пожал руку Рехеру.
Однако этот жест нисколько не растрогал Рехера. Он даже пожалел, что оказал услугу этому неслыханно подлому и вероломному человеку. Какое чувство благодарности может быть у такого мясника! Да Гальтерманн родного сына утопит не задумываясь, чтобы только выплыть самому. И Эбергард утопит. И Квитцрау, и все, все!.. Рехер внезапно ощутил странную усталость. Не хотелось думать ни про Гальтерманна, ни про завтрашний день; не хотелось ехать в безмолвную необитаемую квартиру на Печерске. Единственное, что бы он сделал сейчас охотно, — это посидел бы рядом с сыном. Просто так, без всякой цели. Ведь Олесь был его единственной радостью, единственным человеком в мире, которого Рехер не остерегался и не презирал в душе. Минута колебаний: не поехать ли на Соломенку? Приказал шоферу ехать домой.
И вдруг — встреча с сыном.
— Ты как будто почувствовал мое желание. Я собирался посылать за тобой.
— Что-то случилось? Может, разыскал деда?
Рехер отвел глаза в сторону.
— Нет, про Гаврилу Якимовича мне ничего не известно.
— А ты начал розыски?
— По правде говоря, нет. Я презираю людей, отрекающихся от своих близких.
— Дед не отрекся от меня. Онисим ему голову задурманил. Это он во всем виноват. Встретить бы мне этого слизняка! И я встречу его, на краю света найду!
— Ты, наверное, пришел, чтобы я пожелал тебе успеха?
Олесь виновато улыбнулся.
— Не за этим я… За помощью. Хочу на Полтавщину съездить, помоги с разными там пропусками.
— Думаешь там его найти?
— Просто хочу немного развеяться.
«А это и впрямь недурная идея, — подумал Рехер. — Поездит, наберется новых впечатлений и о старике забудет. Может быть, он надеется разыскать его на Полтавщине?.. Что ж, пусть попробует. Неудача остудит запал. Не там ведь надо деда искать…»
— С Полтавщиной у меня связаны… Да и от Шнипенко задание имею.
— Какое задание?
— Должен присмотреться к жизни интеллигенции, к обстановке. В гебитскомиссариатах редакция скоро будет организовывать секретные корпункты.