— А я тебя все утро ищу…
Оглянулся — Бендюга. Веселый, с покрасневшими глазами, явно под хмельком.
— Ищу, чтобы… Нам надо поговорить. На полном серьезе.
Олеся передернуло, он резко высвободил плечо:
— Поговорить… Да мне смотреть на тебя противно.
— Допускаю, — нисколько не обиделся тот, как будто речь шла совсем и не о нем. — В прежних наших взаимоотношениях было много недоразумений… Эпоха виновата! Обороняясь, иногда приходилось давать пинки своим. Как можно было предвидеть, что мы свои люди! Но ради чего нам враждовать сейчас?
— Довольно! Между нами давно все кончено!
— Святые слова! В новую эпоху — новые отношения. Слушай, давай заглянем в чайхану к Шато и там все обсудим, — и он бесцеремонно взял Олеся под руку.
— Ты слышал, что я сказал?
— Слышал, все до последнего слова слышал. Но мы должны стать друзьями, понимаешь. Тем более что я тебе еще не раз пригожусь.
— Не нужны мне твои услуги. Отвяжись!
Князь не отступал.
«А может, Бендюга знает что-нибудь про Оксану? Он непременно должен знать. Ведь отец приставил его ко мне, чтобы он следил за мной и за нашим домом…» И Олесь пошел вслед за ним к Шато.
Там никого не было. Старик Шато дремал у кассы. Но, увидев Тарганова, моментально выскочил из-за стойки и согнулся в три погибели, приложив правую руку к груди. Видно, Тарганов был в пивной своим человеком.
— Первый тост: за мир и дружбу, — усевшись в углу, поднял полную рюмку Тарганов. — Смоем этой адской жидкостью воспоминания о горьких годах!
— Ты вот что, — отодвинул свою рюмку Олесь. — Ты скажи, куда девалась Оксана?
— Вот тебе на! Откуда мне это знать?
— Не дури. Мне известна твоя служба…
— Бог свидетель, ничего не знаю. Лучше спроси о чем-нибудь другом.
Олесь хотел встать и уйти, но Тарганов задержал:
— Да погоди ты! Зачем так круто? Гм, об Оксане не беспокойся, ничего дурного с нею не стряслось.
— Где она? Куда вы ее девали? — Олесь так схватил бывшего учителя музыки за петельки, что на нем одежда затрещала. Шато в испуге закрыл глаза и присел за стойкой.
— Не трать силы, все равно не найдешь.
— Ты скажи, где она, а уж это мое дело — найду или не найду!
— Сначала отпусти.
Олесь разомкнул пальцы. Поправив одежду, княжеский потомок предусмотрительно отодвинулся и молящим голосом затянул:
— Не имею права об этом говорить. Понимаешь, присяга. Одно скажу по секрету: в Киеве ее нет. Больше, хоть режь, не скажу ни слова.
— Ничего, скажешь. Отец заставит тебя заговорить. Я ему все расскажу…
— Расскажешь? Господину Рехеру? Ха-ха-ха! — И Тарганов залился таким смехом, что даже Шато вылез из-за стойки и стал глуповато подхихикивать. — Ну и чудак же ты! Ну и насмешил. А отцу непременно расскажи. Он же, бедненький, ничегошеньки не знает! Оха-ха-ха!..
Теперь Олесь не сомневался, что загадочное исчезновение Оксаны — это дело их рук. Медленно, как от змеи, отступал Олесь к двери:
— Будьте же вы прокляты!
Выскочил на улицу. Куда дальше? Побежал в мединститут. Старенькая вахтерша в вестибюле удивленно поглядела на него. От нее Олесь узнал, что уже второй день в институте никаких занятий нет, студенты не являются на лекции. Почему? Боятся, что их отправят на работу в Германию. Позавчера аудиторию, в которой проходила лекция для первокурсников, окружила полиция, выгнала студентов на улицу и всех отправила на биржу труда. По дороге некоторым удалось бежать, но многих в тот же день отправили эшелоном на каторгу…
Олесь не помнил, как добрался до дому. Пришел, как в тюрьму. Ненавистным и чужим стал для него родной дом. Если бы можно было найти другой ночлег, ни за что бы не пришел сюда. Ступил через порог, и — о диво! — в комнате тепло. Зажег спичку.
— Не надо, — узнал он голос Петровича.
— Это ты! Как хорошо, что ты пришел, — бросился Олесь другу на грудь.
Долго они стояли в темноте, обняв друг друга.
— Ну, вот я и вернулся, — заговорил Олесь. — Со Светланой все в порядке. Осталась в Гадяче. Как только проберется к своим, даст знать: обещала добиться, чтобы ЦК прислал в Киев самолет с листовками. А у меня горе, Петрович.
— Знаю, все знаю. И завтра весь город узнает об этом преступлении.