— Иван Кушниренко.
— Не слышал о таком. Где он до войны работал?
— Он учился. В университете. А с весны работал в горкоме комсомола. На оккупированной территории был оставлен в составе молодежной группы. Но руководитель группы Евгений Броварчук в первый же день оккупации…
— Броварчук? Ну, уж это ты брось, Броварчука я знаю. Это человек, который не мог быть предателем.
Но кого могли тогда убедить голые заверения. На каждом шагу можно было увидеть столько мерзости, что никто уже не верил словам без весомых доказательств. Возможно, Броварчук действительно до войны был порядочным человеком, но по довоенным характеристикам редко кто теперь судил о человеке. Да и кому лучше знать Броварчука — Кудряшову или Кушниренко?
— Какой же этот Кушниренко?
— Скоро увидишь. Я хочу пригласить его на расширенное совещание нашего актива.
— На совещание? Послушай, а ты вполне уверен, что он надежный человек?
— Во-первых, давай разграничим осторожность и подозрительность, — сказал раздраженно. Петрович. — А во-вторых, что это было бы за учредительное совещание, если на нем не представлена молодежь? За Кушниренко говорят его дела. Этот парнишка не сидел на печи в труднейшее время. Пока мы собирались с силами, его группа наводила ужас на фашистов… Кто военную комендатуру на Крещатике взорвал? Группа Кушниренко. А типографию, где националисты печатали свои брошюры, кто уничтожил? А офицерский ресторан у стадиона? А городской водопровод, склад лесоматериалов на Днепре, пункт приема зимней одежды на Безаковской?.. Одним словом, Кушниренко со своими комсомолятами не дремал. Разве это не дает ему права на доверие?
— Да я не о доверии!
У Кудряшова и в самом деле не было предубеждения против Кушниренко. Просто ему не понравилось, что Иван при первой же встрече с Петровичем вымазал дегтем своего бывшего руководителя. Если бы даже Броварчук в самом деле оказался предателем, то откуда бы об этом мог узнать Кушниренко? Ведь подобные дела совершаются без свидетелей. Каким-то сомнительным показался ему и подпольный горком комсомола. О нем ничего не было слышно. Не липовый ли он атаман, этот Кушниренко?
— Хорошо уж и то, что атаманы есть, — улыбнулся в ответ Петрович. — А что до армий, то они у нас будут… Ты слишком строг к Кушниренко. Учти, он еще юноша. Но сумел восстановить четыре райкома. Уже за одну инициативность честь ему и хвала.
Кудряшов покачал головой.
— Подкупил тебя, вижу, этот Кушниренко.
— Подкупил — не то слово. Вернее: пленил.
О Кушниренко больше не говорили. Вернулся безногий Микола. Он вынул из своей нищенской сумки бузиновую цевку и подал Петровичу. При слабом свете каганца Петрович стал читать очередное послание Олеся.
— Слушай, что Искатель сообщает. Ты только послушай! — после паузы обратился он к Кудряшову. — Министерство Розенберга собирается издать в ближайшее время «Новый земельный устав» для Украины. Колхозы ликвидируются, а вместо них — общественные хозяйства. Да это же новая барщина!
— Вот так Искатель!
— Я же говорю: с такой молодежью можно смело глядеть в будущее.
— Нужно немедленно информировать об этой барщине народ. Пусть готовится к отпору.
Стали составлять текст листовки для крестьян.
А в это время над Киевом рокотал одинокий самолет. В ночном небе замелькали тысячи и тысячи белых лепестков. Они безмолвно сообщили, что Светлана счастливо добралась до своих и посылала с Большой земли привет однополчанам невидимого фронта…
III
— Я жду объяснений, господин бригаденфюрер! — вскричал Рехер вместо приветствия, влетая в кабинет главного эсэсовского деятеля. — Я требую от вас объяснений!
Подчеркнуто резкий тон ошеломил Гальтерманна. Как школяр перед строгим учителем, он оторопело вскочил с кресла, впился водянисто-холодными глазами в каменное лицо Рехера. Уже самый факт, что гордый и высокомерный советник Розенберга счел нужным лично появиться здесь, не предвещал ничего хорошего.
— Слушаю вас, господин рейхсамтслейтер!
— Я хочу знать, что творится у вас в Киеве! Почему тайны особой государственной важности становятся добычей большевистских агентов сразу же, как только попадают в дебри здешнего управленческого аппарата?
— Простите, я не совсем понимаю, о чем речь, — прикинулся наивным полицейфюрер, выжимая на лице постную улыбку.
— Вам известно вот об этой мерзости? — Рехер бросил на стол обрывок шероховатой низкосортной бумаги.