Скрип хромовых сапог — и круглоголовый эсэсовец с расстегнутым на груди кителем опустился в кресло. Пошевелил бумаги, хлебнул прямо из графина несколько глотков и начал допрос:
— Фамилия?
— Шерстюк.
— Настоящая!
— У меня она единственная.
— Лжешь!
— Посмотрите в паспорте. Он должен быть у вас.
— Паспорт фальшивый! Где ты его взял?
— Там, где все берут. В управе.
— Не крути! Нам известно, что ты за птица!
«Так зачем же спрашиваешь? — Несмотря на суровость гестаповца, Иван чувствовал свое превосходство, хотя и не мог сорвать с затылка ледяную шапку. И чтобы как-то подавить в себе страх, начал мысленно поносить гестаповца: — Подонок! Кричи, хоть тресни, а я ничего не скажу. Я презираю тебя, как шелудивого пса…»
— Кто твои сообщники?
— Нет у меня сообщников.
— С кем ты был у вокзала?
— Я там не был. Меня схватили на бульваре Шевченко.
«Вон вы чего добиваетесь! Неужели они раскрыли наш замысел? А что с Платоном? Удалось ли ему?…»
— Чего ты там слонялся?
— Просто так.
— Врешь! По воскресеньям вас веревкой на улицу не вытянешь.
— Газету хотел купить. «Новое украинское слово»…
— Газету? А где живешь?
— В паспорте ведь сказано.
— Значит, на Куреневке?.. И это ты оттуда топал за газетой? На Куреневке свой киоск есть!
«Да, тут он перехитрил меня, — отметил Иван. — Но это пока не беда. Только бы не схватили Платона…»
— На Куреневке к тому времени уже раскупили газеты. Вот я и пошел в город…
— Кто был с тобой?
«Какой осел! На такой дешевке даже пацанов не купишь. Так я тебе скажу, кто со мною был…»
— Я шел один.
— А кто может это подтвердить?
— О свидетелях я не позаботился. Но в следующий раз непременно…
— Если сейчас же не сознаешься во всем, они больше тебе не понадобятся.
— А в чем я должен сознаваться?
— Кто закладывал взрывчатку на перекрестке? Как его фамилия?
Этот вопрос показал, что фашисты схватили Платона и что он ничего им не рассказал. Поэтому они и стараются сейчас вылепить его фамилию. Значит, о плане операции они не имеют ни малейшего представления. Только бы Платон молчал!
— Какая взрывчатка? О каком перекрестке идет речь?.. — Иван спросил с таким неподдельным удивлением, что и сам поверил в свою искренность.
Но гестаповец не поверил:
— Не строй дурачка! Лучше все выкладывай начистоту, не то…
— Но я не имею никакого представления ни о какой взрывчатке.
— Врешь! Ты все знаешь! Все вы тут знаете про большевистские штучки, только молчите, прикидываетесь смиренными агнцами. Но в моих руках далее камень начинает говорить. Я заставлю тебя сказать правду. Кто твои сообщники? — закричал он во все горло и так замолотил кулаком по столу, что даже лампа задрожала под потолком.
— Я уже сказал: у меня никаких сообщников нет.
— Чем занимался при большевиках? Где семья? Место работы? С кем поддерживаешь связи?..
В ответ — молчание.
— Ага — так? — выскочил из-за стола и трах Ивана по лицу.
Иван отшатнулся. И не столько от удара, хотя рука следователя была довольно тяжелой, сколько от сильного водочного перегара.
— Будешь отвечать? Говори!
Тишина.
Какой-то миг гестаповец ощупывал пьяным взглядом Ивана, потом подал знак конвоиру, торчавшему у двери. Тот щелкнул каблуками и бросился к боковой двери, обитой войлоком. Иван услышал из соседнего каземата приглушенные голоса, непонятный скрип и отрывистые, тяжелые шаги хромающего человека. И сразу же догадался, чьи это шаги. Но и бровью не повел.
— Что, не ждал этой встречи? — с злорадной ухмылкой гестаповец обратился к Платону. — Это он, — и ткнул пальцем в Ивана, — попросил устроить такое свидание. Как видишь, он сговорчивее.
Ивану словно раскаленных угольев в глаза насыпали. «Провоцирует, гад! Кулаки не помогли, так теперь провоцирует…» Повернул голову, чтобы хоть взглядом предупредить Платона: не верь фашисту, и чуть не вскрикнул. Перед ним едва держался на ногах призрак, мало чем похожий на Платона. Растерзанная одежда, распухшее, все в ссадинах лицо, искусанные до крови губы. А руки, что это были за руки! «Его только что пытали… Ногти вырваны…»
— Нам теперь известно, что ты собирался учинить на перекрестке. Так что можешь молчать. Сколько угодно!