Олесь закурил снова. Сизые космы дыма расползлись по кабинету, и, словно бы вслед за ними, поплыли новые воспоминания хлопца. Впервые в жизни он так искренне рассказывал о своих мытарствах и с удивлением отмечал, как с каждой минутой на душе у него становится легче.
— Так вот: мотался я с беспризорной шпаной по многим местам, пока не прошло лето. Зима застала меня на Волге. Начались холода, завьюжило, а у нас — ни обувки, ни одежки, ни крыши над головой. И про кусок хлеба каждый день думай, как его добыть. Вот тогда-то я впервые понял, что не так уж и беззаботна жизнь уркаганов. Не раз в ту зиму являлась мне во сне мама, наш уютный «курятничек» над Мокрым яром. Но чтобы вернуться домой, даже мысли не было: гордость не позволяла. Уже весной, помню, перекочевали мы в Саратов. Пришли как-то на базар, а есть хочется, хоть пальцы грызи. Не успел я еще и руку за милостыней протянуть, как на меня торговка толстопузая пальцем ткнула и завизжала: «Уркаган! Ловите его!..» Не помня себя от страха, я бросился было бежать, но где там. Догнала меня толпища возле какого-то забора и давай чем попало дубасить. После бегства из дома не раз меня били, но так беспощадно еще нигде не месили. Пожалуй, там бы мне и конец, если бы какой-то представительный мужчина не заступился. Он и забрал меня с собой и поселил на окраине города у немолодой уже вдовушки. Назвался актером-иллюзионистом передвижного цирка Максимом Бендюгой. Расспросил, кто я и откуда, а потом пообещал сделать из меня актера, если я буду послушно выполнять все его повеления. Радости моей, конечно, не было границ. Поэтому все, что требовал Максим, я выполнял со старанием обреченного. Разучивал приемы с «глотанием» бритвы, развязывал самые замысловатые узлы… Максим же целыми днями где-то пропадал, а вернувшись домой, вел жаркие споры с хозяйкой на непонятном мне языке. Я слушал чудные слова и через месяц столько их запомнил, что мог без умолку тараторить на их языке. Вот таким способом изучал я немецкий… Иногда Бендюга брался за скрипку, и в его умелых руках она буквально рыдала, разрывая мне сердце. Я вспоминал дом, родных и часто втихомолку плакал. Однажды я попросил своего спасителя научить и меня играть на скрипке. И он согласился. Странно, но любовь к музыке привил мне именно этот человек…
Олесь сделал паузу, смахнул со лба обильные капли пота и повел дальше свою печальную повесть.
— Жилось мне у Максима неплохо. Работы было немного: убрать в комнатах, разнести по указанным адресам какие-то пакеты. Вот, собственно, и все. А большего Бендюге и не надо было. Как я потом точно узнал, через мои руки в городе шла почти вся торговля наркотиками. Однако готовил меня «иллюзионист» еще для одного крупного дела. Незадолго до нашей встречи Бендюга сбежал из Сибири и легализовался под вымышленной фамилией. Он уже имел несколько судимостей и хорошо понимал: в советское время методами классического грабежа и насилия ничего не добьешься. Поэтому начал хитрить. Сначала поработал немного подметалой в какой-то цирковой труппе, пригляделся, как делаются «фокусы», и стал упорно трудиться над «собственным номером», для чего ему нужен был лишь один напарник. Чтобы не связывать себе рук, Бендюга решил сделать своим партнером обыкновенного бездомника, от которого можно было избавиться в любую минуту. И выбор его пал на меня…
Кажется, месяца через три овладели мы коронным номером нашей программы — «сожжением мальчика». Нелегкая это была штука. На сцене на меня набрасывали черный балахон, после чего я должен был лезть в большой черный ящик возле темного занавеса с замаскированной прорехой. Потом свет в зале гас, Максим быстро покрывал ящик покрывалом, пропитанным бензином, и мгновенно поджигал. За считанные секунды, пока пораженные зрители были ослеплены огнем, я должен был молниеносно сбросить с себя балахон, выскочить из ящика и спрятаться за кулисами… Как часто я слепнул и обжигал лицо!.. Уже первые выступления принесли нам шумный успех. Мы выступали как отец и сын Карро-Коррадо. Но вскоре Максим решил завязать, пока им не заинтересовалось ГПУ. Распространил по городу слух, что Карро-Коррадо дают прощальный номер «сожжение мальчика». Трудно вообразить, какой ажиотаж вызвало это известие. Билеты продавались втридорога, помещение трещало от публики. Нас встретили громом аплодисментов. Когда меня «сожгли», Бендюга почему-то не включил свет. Сотни людей терпеливо сидели в темноте несколько минут. Потом послышались выкрики, свист, топот. Стали искать Бендюгу. Его не нашли, а меня схватили…