Тот не откликнулся.
— Ну, спи. Черт с тобой!
Вдруг Ивана охватила тревога: а что, если Омельян задумал неладное?
Спросил сонным голосом:
— Ты куда?
— Я ухожу от вас. Совсем.
— Совсем? — Иван вскочил с постели. — Да ты что?
— А ты думал, я век буду тут около вас сидеть? Довольно, насиделся! Дураков нет.
Иван вдруг почувствовал себя до крайности одиноким. Казалось, никогда еще у него не было столь острой нужды в надежном друге. Нет, нет, Омельян должен остаться! Его надо удержать!
— Почему же ты так внезапно? Хотя бы предупредил…
— Предупредил… А ты что, не знаешь, зачем я сюда шел?
Да, планы Омельяна и его желания Иван знал еще с тех пор, как они отдыхали в лесу после бегства из поезда. Омельян никогда не скрывал своего горячего стремления мстить оккупантам. Не раз он заводил об этом разговор. Да только Иван был сдержан, не спешил перед ним открываться. Все выжидал, приглядывался к новому другу, боялся довериться человеку сомнительному. «Вот и дождался!»
— Послушай, Омельян, ну, куда ты пойдешь один? — спросил он, догадываясь, куда мог собраться Омельян. Человеку, у которого фашисты уничтожили семью, путь один — в партизаны.
Иван с огромной радостью и сам бы ушел в леса, но его удерживал в городе не то долг, не то страх перед горкомом партии. «Что могут там подумать? Как оценят подобный поступок? Еще, чего доброго, окрестят ренегатом, отступником… Петрович и так что-то подозревает. Вряд ли он поверил моим рассказам о бегстве из эшелона… А может, до него дошел слух про надпись Евгена на стене камеры? А что, если Платон… — От этих мыслей гудела, туманилась голова, а на затылок снова упала ненавистная ледяная шапка. — Эх, если бы Микола не попал в беду, минуты бы здесь не остался! Пусть бы говорили горкомовцы что им вздумается, а я делал бы свое дело: формировал повстанческую армию… Но где теперь Микола? Идти же просто куда глаза глядят…»
— Не ходил бы ты один, Омельян. Такое время…
— Можешь не волноваться, друзей я себе найду. Слава богу, честные люди еще не перевелись на нашей земле. Слышал, что творится в лесах за Верхней Дубечней? Вот туда и пойду.
Не прощаясь, Омельян зашагал к дверям.
— Останься, прошу тебя.
Тот обернулся, сморщил широкий нос:
— Можешь не просить. Нечего мне здесь делать. Я думал, что ты…
— Ты правильно думал. Я не трус… Если б ты знал обо мне побольше… — Иван, заметив, что Омельян отпустил дверную ручку, продолжал: — Я тебе серьезно говорю: не пожалеешь, если останешься. А о моих делах… Эх, если бы ты хоть немного знал меня!
— Так чего же ты молчал!
— Я не из тех, кто любит о себе говорить. Да и вообще…
— Остерегаешься? И это после всего? Ну и Фома неверующий! Неужели я не доказал…
— Не осуждай: время нынче такое.
Минута молчания. Потом Омельян примирительно:
— Что же, ты прав. Теперь и отцу родному нельзя довериться. Извини за резкость, но знаешь, что творится тут? — Он ткнул себя кулаком в грудь. — Криком душа кричит. Другие оккупантов бьют, а я…
— Не беспокойся, хватит и для тебя дел.
— Ну, а что, например, ты можешь мне предложить? Конкретно.
Этот вопрос опять насторожил Ивана, но только на миг. Довольный, что Омельяна удалось уломать, он не стал скупиться на обещания:
— Кое-что могу. Об этом скоро узнаешь. Сегодня после обода у нас будет важная встреча. А дальше видно будет…
— Вот это дело! Спасибо, друг! — и улыбка заиграла на лице Омельяна.
…После обеда они отправились на свидание с руководителем «тройки», которая по заданию Платона действовала на речном складе. День был по-вечернему погожий и теплый. Улицы уже очистились от снега, просохли, лишь кое-где из-под уцелевших заборов проглядывала слякоть. Однако Ивана мало радовал приход весны, его мучила мысль — не поспешил ли он разгласить тайну, правильно ли поступил, взяв с собой Омельяна? «Парень-то он как будто бы и надежный. И, главное, смелый, находчивый. Но лучше было бы, пожалуй, еще выждать, приглядеться. Но тогда он не стал бы ждать! Нет, все-таки его надо было взять… Да и велика ли беда, если он узнает кое-что? Не с Петровичем же я собираюсь его знакомить…»
Вышли на Большую Подвальную. И тут произошло именно то, чего Иван все эти дни ждал и больше всего боялся. В черной легковой машине, проезжающей мимо, он увидел своего недавнего высоколобого мучителя. Да, это был он, тот самый гестаповец с аристократическими манерами и маленькими выхоленными руками. А рядом с ним… рядом с ним сидел Олесь Химчук. Непринужденно раскинувшись на сиденье и с вялой улыбкой на губах. «Так вот с кем ты водишь дружбу, гадина! — задохнулся Иван от давящей злости. Ему вдруг показалось, что во всех его бедах виноват Олесь. — А я эту гремучую змею человеком считал. Прощения даже просил… Дурак! Какой же я дурак! Почему не придушил еще тогда, в университете?.. Ну, уж теперь-то ты не выскользнешь из моих рук! Не выскользнешь!» Он смотрел вслед машине, и на его бледных губах играла зловещая усмешка. Она даже Омельяна обеспокоила.