Один Дмитрий Прокофьич Крутояр, отец Светланы, оставался равнодушным к суете сует, царившей в квартире. Как заперся еще на рассвете в своем кабинете, так ни разу и не выглянул. А беспокоить его никто не смел — это был раз и навсегда установленный в доме порядок.
И все же Светлане очень хотелось показаться отцу в новом праздничном платье. Она подбежала на цыпочках к его кабинету, тихонько приоткрыла тяжелую дверь. Дмитрий Прокофьевич даже головы не повернул. Сидел, склонившись над столом, загроможденным обломками черепичных плиток, книгами, рулонами ватмана с диаграммами, колбами, разным инструментом. Такой же беспорядок был во всей комнате. В сущности, это помещение напоминало скорее плохо оборудованную мастерскую гончара, чем кабинет известного ученого. Тут было два стола (письменный стоял у окна, а другой — с колбами, пробирками, горелками — в углу), шкаф с книгами и два кресла. В комнате держался крепкий запах реактивов, смешанный с табачным дымом. Дмитрий Прокофьевич своим видом как бы дополнял этот беспорядок — с расстегнутым воротом, с засученными до локтей рукавами, обляпанными брызгами какого-то раствора. Даже на лице и в темно-русых волосах белели застывшие крапинки. Но это его меньше всего волновало. «Кто боится макнуть руки в тесто, тот не заслуживает, чтобы его кормили хлебом», — часто говорил жене, когда она корила его за неопрятность.
— Папа, почему ты так долго сегодня?
Дмитрий Прокофьевич засопел, недовольство отразилось на его лице:
— Я, кажется, не раз просил не беспокоить меня, когда я работаю. Неужели это так трудно усвоить?
Но Светлана не обиделась. Возможно, для других Дмитрий Прокофьевич и казался резким, неприветливым сухарем, но она-то хорошо знала, какая у него чуткая и нежная душа.
— Даже не поздравил с днем рождения, а ворчишь. А я-то думала…
Дмитрий Прокофьевич порывисто обернулся — на дочку глянули большие, задумчивые, лучистые глаза. Он стал ерошить цепкими пальцами темно-русые тяжелые, будто увлажненные пряди волос, которые так контрастировали с поседевшими висками.
— Да, да, я не успел поздравить. Что ж, это не трудно. Но только я хотел преподнести тебе именно сегодня свой самый драгоценный подарок — «Светлану»…
Она радостно всплеснула руками, подбежала к отцу, поцеловала в щеку:
— Неужели закончил?
Знала же, что означало для него успешно завершить поиск, которому он отдал столько лет!
— Кажется, на финише. Последние штрихи…
— Боже, как я рада за тебя, как рада!
— Интуитивно чувствую: секрет древних каменщиков в моих руках. Это наконец то, что я искал. Если подтвердятся все расчеты… Дороги, мосты, дома, плотины, построенные на моем растворе, будут стоять не сотни — тысячи лет. И назову я этот раствор «Светланой»!
Вскоре начали сходиться гости, Светлана встречала их на пороге в легком дымчатом платье с нежным сиреневым шарфиком на плечах, в элегантных белых босоножках. Первыми пришли подруги.
— Сто лет тебе жить, не стареть и не тужить!
— Ой, какое красивое платье!
Вслед за ними явился Андрей. Он прижимал к груди не букет, а целую охапку расцветшей сирени.
— Это тебе… Говорят, кто найдет пятилепестковый цветок, у того сбудется самое заветное желание. Здесь много таких цветков. Ищи!
Через час-другой квартира уже гудела пчелиным роем. Именинница вертелась среди гостей, весело всем улыбаясь, но если бы кто-нибудь пригляделся к ней повнимательнее, то заметил бы в уголках глаз затаенную тревогу, беспокойство. Взгляд девушки то и дело останавливался на дверях, точно она ждала самого желанного гостя.
Немало прибывших — преимущественно мужчин — столпилось у балкона вокруг кресла, в котором вальяжно полулежал профессор Шнипенко. Обмахивая журналом разгоревшееся лицо, он милостиво, с явной ленцой говорил стройному, средних лет, мужчине с черной жесткой шевелюрой:
— Всякое общественное явление, как известно, есть следствие закономерного исторического процесса. Следовательно, товарищ Таран, логика вещей — прежде всего. Если Гитлер не идиот, значит, он понимает, что история уже не раз мстила его предшественникам, которые отважились на столь рискованный шаг, как нападение на Россию.
— Уважаемый профессор, — не сдавался оппонент Шнипенко. — А как же объяснить тот факт, что немецкие дивизии перебрасываются из Франции к советской границе?