— Дай бог, дай бог, — перекрестилась старенькая. — А кто же из вас косить собирается?
Мужчины переглянулись.
— Мне, видите ли, никогда не приходилось брать в руки такую штуку, — показывая пальцем на косу, застенчиво прошепелявил бухгалтер. — Просто и не знаю, получится ли…
— А что тут мудреного? Бери и маши, — хихикнул Ландык. — Подумаешь, наука.
— Так что же ты языком треплешь, на деле покажи, как нужно делать.
— Знаем мы таких героев: сами рук не приложат, а других поучать ох как охочи! — накинулись на него женщины.
— Придется, товарищ Ландык, вам попробовать, — просительно обратился к нему Пелюшенко. — Вся бригада ждет.
Тот молча взял волосатыми ручищами косовище и нехотя подступил к житу. Какое-то мгновение стоял на широко расставленных ногах, потом плюнул на ладони, остервенело потер их, размахнулся и с такою силой хватил косой по стеблям, что лезвие жалобно завизжало и почти по самую пятку ушло в землю. С превеликим трудом вырвал его. Снова размахнулся, но, боясь опять вогнать в землю, срезал стебли почти на уровне колена. И так раз за разом. Стерня за ним напоминала наспех постриженную овцу. Коса визжала, не слушалась, забирала то влево, то вправо.
— Ну и послал же бог работничка на нашу голову, — не вытерпела Оксана. — Жаль смотреть, как он хлеб переводит.
— Не рукой косу веди, а всем корпусом, — посоветовал Олесь.
Ландык только этого и ждал.
— Все умные за чужой спиной. А попробовали бы сами… А ты, очкарик, чего боишься к косе прикоснуться?
— А я и не боюсь… — спокойно ответил Олесь.
Запыхавшийся, побагровевший Ландык швырнул на стерню старенькую косу и поплелся прочь. Проходя мимо Химчука, на миг остановился и посмотрел на него так презрительно, словно хотел сказать: и куда тебе, дохляку, за такое дело браться! Но Олесь не обратил ни малейшего внимания на тот уничижительный взгляд, а спокойно поднял косу, достал брусок. Женщины с любопытством наблюдали за ним, у многих в глазах светилось сочувствие. Оттого, что внимание всей бригады было приковано к нему, на сердце у парня стало неспокойно: что, если на виду у всех коса воткнется в землю? Тогда на губах у Оксаны появится презрительная усмешка, а этот толстяк, пожалуй, лопнет от злорадства.
Навострив косу, он развернулся вправо, слегка напружинил ноги, как учил его старый Ковтун на трубежских сенокосах, потом резко, всем туловищем развернулся влево и выпрямился. Коса стремительно юркнула в гущу жита, зашелестела и выскочила слева, свалив с полснопа срезанных стеблей. Олесь взмахнул второй раз, третий. Послушно, размеренно играла в его руках коса, срезая полосу за полосой золотистый хлеб. Движения его были настолько легкими и непринужденными, что никто из присутствующих и подумать не мог, как ныли у него суставы. А Олесь забыл и про Ландыка, и про женское сборище. Он даже не слышал, как хвалили его.
— Сказано же: дело мастера боится. Не косит — играет.
— А с виду такой немощный… Кто бы мог подумать!
Даже пожилая крестьянка из Виты-Почтовой не удержалась:
— Прирожденный косарь!
Только голос Оксаны вывел Олеся из забытья:
— Вот у кого надо поучиться, Ландык!
— Кто для чего рожден…
Когда Олесь начал новый загон, старушка принялась вязать снопы. Девушки неумело скручивали ей перевясла, относили готовые снопы к груше-дичку и осторожно, словно младенцев, клали рядком. Когда клин был скошен, военные инструкторы разметили будущий противотанковый ров и начали разводить людей для работы. Место Олеся оказалось между Ольгой Лящевской, заступившейся за него в дороге, и полногрудой, белокосой Явдохой Нечипайло. Но рядом с ним вдруг захотела встать Оксана.
— Ты не против?
— А мне что? Становись.
Вскоре на всей пятидесятикилометровой линии, опоясывающей Киев, закипела работа. Шестьдесят тысяч киевлян высоко поднимали кирки и с яростью, как будто перед ними лежал враг, вгрызались в сухую почву. Под этими ударами застонала земля, затянулась желто-серым шлейфом пыли.
— Не спеши, волдыри быстро набьешь, — предостерегла Оксана Олеся.
Он только поднял брови.
Через некоторое время Оксана снова:
— Тебе бы ладони обмотать…
— Нечем.
— Ты возьми мои рукавицы.
— Обойдется.
— Ты посмотри, даже не подумала бы, что такой гордец.
И снова глухо стонет земля, окропляется горячими каплями пота.
— А ты почему не со своими?
— С кем это?
— Ну, со студентами, с университетчиками…
— А ты откуда знаешь, что я студент?