Эту звериную тропку, неизвестную даже дотошным и пронырливым телохранителям сокесаря Резанова Уайту показал наивный местный индеец. У Уила не раз чесались руки оглоушить дикаря молотком, да снять скальп, но приходилось улыбаться и одаривать ценного пока проводника превосходным виргинским табаком из личных запасов Дэвида Уильямсона. Ну ничего, скальп он сдерёт с краснокожего дикаря, когда будет уходить отсюда, а табачок уже оправдался.
Савелий между тем прислонил велосипед к оттащенному с тропы, но не убранному остову секвойи. Ствол просто вычистили изнутри и превратили в убежище от дождя для индейских паломников. Да и вообще для всех, кто приходил к дубу на поклонение. Облагородили местность.
Похлопал велосипед по седлу как доброго коня, проверил в кармане склянку, и пружинистым шагом, как человек, который исполняет свой долг, зашагал по тропке.
Дуб издали напоминал Новогоднюю ёлку, которую почему-то до лета забыли разобрать. Так он стал выглядеть последние пару лет, когда из-за наступившего мира на этих землях священное дерево навещали краснокожие из самых отдалённых мест. И из САСШ, и из Мексики, Калифорнии, Флориды, и с Гавай, и даже алеуты с Командорских островов один раз добрались. И все приносили собственные ритуалы поклонения Святыне. Цветастые обрывки материи и разномастные коробочки: деревянные, берестяные, костяные - среди листьев и желудей смотрелись гармонично. Всё-таки у индейцев превосходное чувство прекрасного!
Подошёл, как к старому знакомому. Оглядел. "Даа, ты ещё постарел", - похлопал как друга. Обошёл вокруг, поглаживая кору. Вздохнул: Ну, что же, тяни-не-тяни, больше откладывать нечего...
Сунул ладонь в карман, вытянул цепляющуюся гранями за материю склянку. Подумал, что сосуд напоминает ерша, который растопырил плавники, сопротивляется.
Выбрал наиболее гладкий участок на стволе. Потянул пробку. Фиг там! Заклинило. Савелий хмыкнул: Не, ну чтобы без трудностей, так это не по-нашенски. Подёргал туда-сюда, попробовал покрутить - не получается. С досады даже мелькнула мысль отколоть горлышко, да вовремя опомнился - нет, мусорить тут он не хотел.
Перевернул флакон, постучал пробкой по дереву. И маленькое чудо свершилось - пробка провернулась!
Савелий обрадовался, вытащил затычку, вздохнул с облегчением, вытер лоб обратной стороной ладони.
Просунуть пальцы в горлышко не получилось, чересчур узкое. И вытряхнуть ватку тоже не удавалось. Чтобы хотя бы уцепить можно было. Он пожалел, что коротко остриг ногти - сейчас, наверное, можно было бы ими ухватить.
Огляделся. Подобрал сухенькую тоненькую веточку, толщиной, да и длиной со спичку. Пошурудил в горлышке, намотал краешек ваты, подцепил, чуть-чуть вытянул кончик, но тут вредная веточка сорвалась. Но Савелий уже прочно ухватил пальцами пучок хлопка, осторожно, по миллиметру, стараясь, чтобы волокна не вылезли из кома и не оборвались, медленно вытянул. И уже когда вата как следует, протиснулась в горлышко, безбоязненно вытащил полностью наружу.
Вновь отёр проступивший пот, огляделся, выдохнул, наклонился к дереву. И застыл, словно уткнулся в невидимую преграду. Отдёрнул руку. На всякий случай перекрестился. Подышал на ватку, чтобы чуть увлажнить. И только тогда приложил к коре.
По дереву пробежались мурашки, будто у человека по коже от озноба.
У Савелия застучало в висках, пересохли губы: Неужели! Он торопливо потёр ваткой по коре, ещё раз вызвав мурашки. И ему даже послышался то ли сдох, то ли лёгкий стон.
Лихорадочно потёр ещё раз. Но больше уже ничего не произошло.
Шагнул вдоль дерева к новому участку, ещё раз подышал на ватку, приложил. Кора лишь посветлела. И больше ничего не случилось.
Нетерпеливо заходил вокруг дуба, там и сям потирая кору, то поплёвывая на ватку, то растирая, то тыча в кору, да всё бестолку, ноль реакции. Сердце бешено колотилось, уши и лицо горели, во рту пересохло - он и не ожидал, что настолько разволнуется!