Прыткий мальчишка сделал скучающий вид, но зыркал по сторонам, выжидая, когда конвоир ослабит бдительность, а там уж вывернуться и задать стрекача. По этим признакам я угадал в нём Петькиного противника.
На полголовы выше, но менее упитанный и явно подвижнее крепыша Петьки.
Надо сказать, опасения мальчишки имели под собою почву, мне едва удалось сдержать напор Резанова, рвавшегося к управлению нашим общим телом. "Сергей Юрьевич, надобно немедля высечь паршивца! Чтоб другим неповадно было!" - шипел и клокотал хозяин моего тела. - "Погодь кипятиться, Николай Петрович! - увещевал я, - Неужто ты хочешь вырастить из Петьки барчука? Себя-то вспомни!" - мои урезонивания малость охладили пыл Резанова. Он взял себя в руки: "Тебе-то хорошо говорить, это не твой сын, - но, устыдившись последнего порыва, спросил: - А что ты предлагаешь?" - "Я среди таких пацанят вырос. И предлагаю не заступаться за мальца, а подсобить ему самому постоять за себя. - Это как? - настроился на деловой лад командор. - А не мешай, увидишь".
И киваю Петьке: - Так, тебя мы услышали. А ты что скажешь? - повернул я голову к непоседе, - Как звать-то тебя?
- Ну, Пашка, - нехотя буркнул тот.
- Павел, значит. Так-так-так... А что ты, Павел, скажешь?
- А чего он? - с жаром затараторил парнишка, - летяга это наша! Она к нам прилетела! На нашу Землю! Значит наша! - и он разжал кулак, показал обрывок крыла.
Я покачал головой: - Пашка, тут ты, конечно, прав. Земля эта, - я притопнул, - ваша. И всё, что есть на ней - всё защищать требуется однозначно. Но теперь земля сия и наша. Вы ведь тоже сюда когда-то приплыли, ну или ваши родители, - местные ребятишки, не успевшие убежать и держащиеся особняком, закивали, загалдели согласно, и я продолжил, обращаясь к Павлу, в котором верно распознал заводилу: - Но думаю, что ты согласишься и с тем, что тот, кто запустил эту летягу, а по-правильному называется самолёт, тот и хозяин ему.
- Ну да, - нехотя согласился собеседник.
- Вот он вот, - ткнул я указательным пальцем в Петьку, - запустил самолет с борта "Юноны". И Земля это теперь и его тоже, как и твоя, раз мы сюда прибыли. Как ты считаешь?
- Ну да, - посмотрел на меня с некоторым уважением Павел, - а потом запальчиво выкрикнул чуть не плача: - Но мы тоже хотим! - совсем нелогично, по ребячьи, с отчаянием.
- Да, понимаю. Знаешь что, зачем вам драться. Вы теперь на одной земле, и защищать её будете все вместе, и делить станете всё поровну. Жалко, конечно, самолётик. Но междоусобицы, которая только на руку нашим врагам, он не стоит. Я вас, так уж и быть, выручу, ещё один сделаю. Мало того, покажу, как их делают, научу самих складывать из бумаги. Чтоб уж вы друг у друга не вырывали, а сами себе делали.
- Правда!? - глаза мальчишки заблестели. Остальные обступили, раскрыв рты. Из кустов начали выглядывать мордашки тех, кто сбежали раньше.
Я махнул ладонью: "Выходите, выходите. Никто вас тут не собирается обижать". Они начали потихоньку выползать. И, обернулся, возмущаюсь:
- Ты что же, меня на слабо берёшь? - Но, видно, переиграл, мальчишка стушевался:
- Да нет. Просто как-то вот не верится... Чевой-то сокесарю с нами валандаться. Мы-то кто, так, пацанва крестьянская да работная, - пробубнил он, потупившись и ковыряя большим пальцем ноги в траве.
- Работные да крестьянские это хорошо. Ничего плохого нет в том. Видели там парня с портретом царя-батюшки?
- Ага, - сказал Павел, - По-первости думали, что он сокесарь и есть.
- Дааа, - засмеялся я: - Облачался он старрааательно! Ну да ему было куда: у него невеста здесь. Но я не про это. А знаете, ведь он тоже из работных. А предки его из крестьян. И видите, как взлетел! Я к тому, что здесь, на нашей земле, у каждого есть возможность стать тем, кем он захочет! Вот для начала можете сделать из бумаги каждый сам себе самолетик-летягу.
Пашка по-взрослому вздохнул, шмыгнул носом: - Дааа, бумага... Да где ж её взять... Я вон намедни мух по хате бил. За одной, самой хитрушшой, употел гоняючись. И тут она на стол и сядь. Я ажно на радостях и не в ум, что на бумаге, пришиб. А от её такая пятнишша! Батя было ухи не ободрал. Бумага, вишь ты, дюжа важная, - он потёр уши.
- Да, правильно твой батя говорил, - усмехаюсь: - Что зря на бумаге не пишут. Бумага, она вещь дорогая.
И тут меня озарила мысль, которая могла бы и ребятишек помирить, и к стоящему делу их пристроить, и дать бумагу колонистам.
- Но! - поднимаю палец, - а если вы сами станете бумагу делать?