Он вышел на тройной перекресток, здесь в улицу вливались два шоссе, пересекавшие город; сейчас тут было тихо. Весь день по обоим шоссе с ревом мчались автомобили, без передышки работали бензоколонки, машины жужжали и гудели, словно тучи огромных жуков, тесня и обгоняя друг друга, фыркая облаками выхлопных газов, и неслись, неслись каждая к своей далекой цели. Но сейчас и эти магистрали тоже похожи на русла рек, обнаженные засухой, – каменное ложе молча стынет в лунном сиянии.
Он свернул в переулок, пора было возвращаться. До дому оставался всего лишь квартал, как вдруг из-за угла вылетела одинокая машина и его ослепил яркий сноп света. Он замер, словно ночная бабочка в луче фонаря, потом, как завороженный, двинулся на свет.
Металлический голос приказал:
– Смирно! Ни с места! Ни шагу!
Он остановился.
– Руки вверх!
– Но… – начал он.
– Руки вверх! Будем стрелять!
Ясное дело – полиция, редкостный, невероятный случай; ведь на весь город с тремя миллионами жителей осталась одна-единственная полицейская машина, не так ли? Еще год назад, в 2052-м – в год выборов – полицейские силы были сокращены, из трех машин осталась одна. Преступность все убывала; полиция стала не нужна, только эта единственная машина все кружила и кружила по пустынным улицам.
– Имя? – негромким металлическим голосом спросила полицейская машина; яркий свет фар слепил глаза, людей не разглядеть.
– Леонард Мид, – ответил он.
– Громче!
– Леонард Мид!
– Род занятий?
– Пожалуй, меня следует назвать писателем.
– Без определенных занятий, – словно про себя сказала полицейская машина. Луч света упирался ему в грудь, пронизывал насквозь, точно игла жука в коллекции.
– Можно сказать и так, – согласился Мид.
Он ничего не писал уже много лет. Журналы и книги никто больше не покупает. "Все теперь замыкаются по вечерам в домах, подобных склепам", – подумал он, продолжая недавнюю игру воображения. Склепы тускло освещает отблеск телевизионных экранов, и люди сидят перед экранами, точно мертвецы; серые или разноцветные отсветы скользят по их лицам, но никогда не задевают душу.
– Без определенных занятий, – прошипел механический голос. – Что вы делаете на улице?
– Гуляю, – сказал Леонард Мид.
– Гуляете?!
– Да, просто гуляю, – честно повторил он, но кровь отхлынула от лица.
– Гуляете? Просто гуляете?
– Да, сэр.
– Где? Зачем?
– Дышу воздухом. И смотрю.
– Где живете?
– Южная сторона, Сент-Джеймс-стрит, одиннадцать.
– Но воздух есть и у вас в доме, мистер Мид? Кондиционная установка есть?
– Да.
– А чтобы смотреть, есть телевизор?
– Нет.
– Нет? – Молчание, только что-то потрескивает, и это – как обвинение.
– Вы женаты, мистер Мид?
– Нет.
– Не женат, – произнес жесткий голос за слепящей полосой света.
Луна поднялась уже высоко и сияла среди звезд, дома стояли серые, молчаливые.
– Ни одна женщина на меня не польстилась, – с улыбкой сказал Леонард Мид.
– Молчите, пока вас не спрашивают.
Леонард Мид ждал, холодная ночь обступала его.
– Вы просто гуляли, мистер Мид?
– Да.
– Вы не объяснили, с какой целью.
– Я объяснил: хотел подышать воздухом, поглядеть вокруг, просто пройтись.
– Часто вы этим занимаетесь?
– Каждый вечер, уже много лет.
Полицейская машина торчала посреди улицы, в ее радио-глотке что-то негромко гудело.
– Что ж, мистер Мид, – сказала она.
– Это все? – учтиво спросил Мид.
– Да, – ответил голос. – Сюда. – Что-то дохнуло, что-то щелкнуло. Задняя дверца машины распахнулась. – Влезайте.
– Погодите, ведь я ничего такого не сделал!
– Влезайте.
– Я протестую!
– Ми-стер Мид!
И он пошел нетвердой походкой, будто вдруг захмелел. Проходя мимо лобового стекла, заглянул внутрь. Так и знал: никого ни на переднем сиденье, ни вообще в машине.
– Влезайте.
Он взялся за дверцу и заглянул – заднее сиденье помещалось в черном тесном ящике, это была узкая тюремная камера, забранная решеткой. Пахло сталью. Едко пахло дезинфекцией; все отдавало чрезмерной чистотой, жесткостью, металлом. Здесь не было ничего мягкого.
– Будь вы женаты, жена могла бы подтвердить ваше алиби, – сказал железный голос. – Но…
– Куда вы меня повезете?
Машина словно засомневалась, послышалось слабое жужжание и щелчок, как будто где-то внутри механизм-информатор выбросил пробитую отверстиями карточку и подставил ее взгляду электрических глаз.