Черт, это же я. Склонился над ней у паба в первом квадрате. Мы вдвоем в машине — во втором. Пьем кофе у меня на кухне — последний. Оставалось еще пять пустых клеток. Я точно знал, что будет в одной из них. Наш поцелуй на поле.
— Насмотрелся?
Я вздрогнул от неожиданности, обернулся. Мари стояла позади, сложив руки на груди. Ну да, я шпионил немножко. Она ведь сама меня сюда послала. Что теперь? Закрыть глаза руками?
— Ты это сама нарисовала?
— Нет, это белка, — она схватила незаконченный комикс у меня из рук, запихнула в ящик.
— Какая белка?
— Которая сидит у меня на плече. Она невидимая, но рисует отменно. По ночам встает и малюет эпизоды из моей жизни.
Я, кажется слегка окосел от этой ахинеи, и Мари это заметила. Полагаю, видок у меня был тот еще.
— Господи, Андрей, конечно, я сама.
— А, — открыл я рот. — Так и подумал. Смешно про белку.
— Ужин подан, Вашество, — бросила Мари и пошла в гостиную.
Я плелся следом, фонтанируя сарказмом.
— Ты опять меня обслужишь?
— А куда деваться? Прости, серебро я сегодня не начистила, целый день катала вредного принца. Так что поедим с картона. Чем богаты, как говорится…
Она шутливо склонилась в поклоне и махнула рукой в сторону журнального столика. На нем были две коробки с пиццей и стаканы с пивом. Мари щелкнула пультом, включая музыку. Я такой не слышал. Ненавязчивая. Этническая. Опять Таиланд?
Она села на диван, и я решил пренебречь креслом, устроился рядом. Как-то совсем не хотелось от нее дистанцироваться. Наоборот, колкое тепло рождалось там, где мы соприкасались бедрами. Мари заерзала, но не отодвинулась. Я записал себе это в перечень побед.
— За знакомство? — предложил я, поднимая стакан.
Она кивнула, мы чокнулись.
Опять повисла неловкая жевательная пауза. Как днем во время обеда на капоте ее Порша. Надо признать, что пицца была просто божественная. Я давно ничего вкуснее не ел.
— Андрей, знаешь, помолчать я могла бы и с телевизором. Если тебе скучно, давай отвезу домой, пока не напилась.
Я совсем не понял, почему она завелась на пустом месте
— Мне не скучно, Мари. Просо мы едим и пьем. Это уже круто. Да и болтать без остановки нет необходимости. Мне кажется, ты немного перегибаешь.
— Я никогда не пила и не ела с…
— С Романовым? Я тоже человек, как видишь. Мне нравится твоя квартира, твоя машина, твои рисунки и фотографии. Нравится просто смотреть на тебя, если честно. Мне не может быть скучно, если я на тебя сморю. Хотя, наверно, неприлично так пристально разглядывать девушку, с которой едва знаком. Но ты ведь тоже немного не от мира сего и обязательно меня простишь, правда?
Мари улыбнулась и промокнула губы салфеткой, пряча восхитительный румянец и справляясь со смущением.
Что за девчонка. То она сыпет сарказмом и нещадно надо мной издевается, а стоит отвесить комплимент, тушуется, как институтка Смольного.
Она не поднимала глаз, а я нагло продолжал ее разглядывать.
Худенькая, невысокая, темно-русые вьющиеся волосы, джинсы в обтяжку, синий короткий свитер с круглым воротом и необъятный внутренний мир. Мне хватило одного дня, чтобы понять — она особенная. Я мягко коснулся ее подбородка, заставил посмотреть на меня. Глаза. Такие большие и… тоже синие. Как я раньше не замечал? Это стало последней каплей.
— Мари.
Я медленно наклонялся к ее губам.
— Что?
Она замерла, послушно ждала, чем все это кончится.
— Мне не дают покоя эти пустые клетки…
Я запустил руку в ее волосы, притянул к себе. Мои губы медленно прокладывали дорожку поцелуев от ее виска до уголка рта.
— Андрей, что ты делаешь? — прошептала она на выдохе.
— Выставляю счет за Майкла.
Я обнял ее свободной рукой. Мари вздрогнула, но не отстранилась.
— Это нечестно.
— Я знаю. Не рассказывай никому, какой я наглый и самоуверенный. Пусть это будет наш секрет, — бормотал я.
Мари покивала.
— Так и быть. Уговорил. Нельзя дискредитировать царскую семью.
— Спасибо. Я знал, что ты настоящий друг.
Ее ладони опять гладили мое лицо. Я обжигался о дрожащие губы своим ртом. Мари не отвечала на поцелуи, но я чувствовал, что ей хочется. Иначе, зачем ее пальцы запутались в моих волосах?
— Мари, поцелуй меня, пожалуйста.
Тихий стон сорвался с губ. Она отбросила мои руки, отстранилась. Я уже подумал, что сейчас отхвачу оплеуху за наглость, но она мягко толкнула меня, заставляя откинуться на спинку дивана. Через секунду Мари, перекинув ногу, оседлала меня сверху. Я весь затрясся, прижимая ее к себе крепче.
Боже, да. Это идеально. Она идеальна.
Ее пальчики опять легли на мое лицо. Кажется, ей нравилась щетина. Хорошо, что я поленился бриться. Мари наклонялась то слева, то справа, ловила мой рот своими губами, прикусывая, проводила языком, то нежно, то жадно. Дразнила меня. Или себя?
Я застонал не в силах больше терпеть эти дразнящие касания, прижался к ее губам, раздвигая их, делая поцелуй глубже. Она впустила меня. Наши языки сплетались в каком-то бешеном ритме. Кто его задавал? Я? Или она? Голова шла кругом, я понимал, что не смогу остановиться. Я хочу ее всю. Руки тут же скользнули под свитер, и я не сдержал стона, ощутив ее бархатную горячую кожу. Мари выгнулась мне навстречу, прижимаясь крепче, провоцируя на более смелые ласки.
Она запрокинула голову, забрала у меня губы и хватала воздух ртом большими глотками. Я склонился к ее шее, нашел губами пульсирующую венку, а пальцами стал поглаживать спину. Мари содрогалась от каждого моего касания.
— Андрей, остановись. Так нельзя, — зашептала она.
— Кто нам запретит это? Можно, Мари. Все можно.
Я опять накрыл ее губы своими, запрещая думать обо всем кроме поцелуя.
Справа раздался отвратительный треск. Мы оба вздрогнули, прерывая поцелуй. Телефон.
Зачем ей домашний телефон? Что за пережиток прошлого?
— Автоответчик, — тихо сказала Мари, заставляя меня повернуть голову, провела языком по чувствительной коже за ухом.
Телефон издал еще два противных сигнала и голос Мари попросил оставить сообщение.
— Марьяша, ты дома? — услышал я мужчину на там конце провода.
Она застонала, опять стала меня целовать. Еще яростнее, чем раньше.
— Никого нету, — прошептала Мари мне в губы.
Я с радостью кивнул, продолжая поцелуй.
— Марьяша, я знаю, что ты дома, сними трубку, — повторил наш третий лишний. Голос был глубокий и властный. Подобные интонации любил использовать мой батюшка по поводу и без.
— И ни черта ты не знаешь… — пробормотала Мари.
Меня начинал раздражать незримый свидетель. Кевин? Хотя вряд ли. Не вязался у меня сильный глубокий баритон с образом бывшего бойфренда, который нарисовала Мари.
Сама она не сдавалась, усиленно игнорируя звонящего.
— Марианна Владимировна Юсупова, если не ответишь, я завтра же прилечу в Лондон. Не посмотрю, что ты уже девица, выпорю как…
— Вот дерьмо, — Мари вскочила, схватила трубку.
— Пап, не надо никуда прилетать… Извини, — последнее она сказала беззвучно, одними губами, обращаясь ко мне.
Папа.
У меня отлегло. Сейчас поговорят, и мы продолжим ровно оттуда, где нас так грубо прервали.
Глава 8.
Папа — это все
МАРИ
— Нет, я не собираюсь возвращаться в колледж. Мне нравится в «Гео». Да это именно то, что я хотела, — в миллионный раз говорила я отцу.
Он всю жизнь знал, что для меня лучше и, разумеется, настаивал на этом лучшем. Больная нестабильная мать и мой юный возраст играли ему на руку, позволяя диктовать условия. Я перманентно ненавидела отца, пока училась в Смольном по его велению. Мне претили правила этого заведения. Я ненавидела униформу и лекции по этикету. Я была обречена на служение царской семье после такого завидного образования.