Он оглядывается на Настюшу и делает большие заговорщицкие глаза. Моя сестрёнка сразу же выпускает дверь и шустрым бесшумным мышонком бежит следом за ними по коридору.
М-да, Ангелина и не подозревает, что ее ждёт на прогулке. Эти двое деток, когда оказываются вместе, способны иногда свести сума своими шалостями.
— Катя… посмотри на меня, — произносит босс.
Я перестаю прислушиваться к затихающему топоту и оглядываюсь на Царевичева.
Наконец-то мы с ним наедине.
Он не спускает с меня глаз. Сверлит взглядом так напряженно, как будто от визуального контакта зависит вся его жизнь.
— Я понимаю, что ты мне не веришь и теперь вряд ли вообще когда-нибудь поверишь, — глухо говорит он. — Но я действительно разведусь с женой. Мое заявление уже отправлено. А то, что ты сейчас видела. это недоразумение. Ангелина просто провоцирует тебя, понимаешь?
Я смотрю на него молча.
Мне очень хочется сказать, что их разговор с женой — не секрет для меня, хочется его успокоить. но после переосмысления собственной глупости я опасаюсь действовать на эмоциях.
Сомнения хоть и ослабли, но всё так же терзают меня изнутри. Чувствую себя легкомысленным мотыльком, который летел на яркий свет самой прекрасной любви… а попал в ловушку тисков между личными принципами и чувствами.
Нельзя показывать свою слабость. Нельзя дать понять, как сильно я люблю его.
Потому что мой босс — хищник по натуре. Он может в любой момент соблазнить меня с такой лёгкостью, что я и опомниться не успею. В этом я уверена. А вот в том, состоится ли развод — уверенности гораздо меньше.
Мою молчаливость Царевичев трактует как-то по своему и недобро сощуривается.
— Нет Катя. Если ты надумала снова сбежать, то не выйдет У охраны есть четкие указания — не выпускать тебя никуда без моего разрешения.
От изумления перед таким наглым посягательством на мою свободу у меня непроизвольно приоткрывается рот.
— Не выпускать? Ну, знаешь ли… это уж слишком. Я не твоя собственность, Артём.
— Ты не собственность, — соглашается он и тут же опровергает сам себя: — Но ты моя. И точка.
— Да ты… ты просто… просто… — я шевелю губами, не в силах подобрать слов. — А как же моя семья?! Подруга? У нас с Настей есть отец, между прочим! Он будет переживать «наверное», — мысленно заканчиваю я фразу, но Царевичеву об этом знать необязательно.
— Твой отец пьет третий день со своей женой, — буднично сообщает Царевичев. — Ему не до твоих проблем.
— Откуда ты знаешь?
— Мои ребята незаметно присматривают за ним. На тот случай, если понадобится вызвать неотложку и откачивать твоего отца. Потому что бухает он в таких количествах, что это опасно для организма.
— Он всегда так пьёт и… неважно! Артём, ты не можешь запереть меня у себя дома, как какую-то домашнюю зверушку! Это же.
— Тише, тише… — Царевичев вдруг оказывается рядом и притягивает меня к себе. — Никто никого не запирает, маленькая моя. Я просто хочу защитить тебя. хочу, чтобы ты осталась рядом со мной. И я за тебя… боюсь.
Последнее слово мой босс выговаривает с таким трудом, как будто признаваться кому-то в своих страхах — это невероятная сложность.
Я прикрываю глаза и всего на одно мгновение позволяю себе насладиться кольцом его надёжных и таких искушающих объятий.
— Нельзя защитить от всего на свете… — шепчу ему в грудь.
Делаю глубокий вдох и сама уже не понимаю смысл своих слов. Они вдруг становятся неважными и далёкими… потому что мужской запах заполняет мои ноздри. и безумно волнует, будоража самые запретные и тайные желания.
— Не будем о грустном, — тихо говорит Царевичев, и я чувствую прикосновение его туб к своим волосам на макушке. — Так что, побег отменяется? Остаёшься?
— Да, — коротко отвечаю я и с усилием отстраняюсь от него, чтобы отойти подальше.
— Всё нормально, Артём. Я уже успокоилась.
С некоторой заминкой, но босс всё же разжимает свои руки. Однако его взгляд не отрывается от меня ни на секунду. Так же, как и я не уверена в его разводе, так и он сомневается, что я не сбегу.
Господи, как же хочется снова вернуться к нему, прижаться к сильной груди и признаться: «Я люблю тебя, Артём». Но нельзя… нельзя… потому что я так не могу.
Уважение к себе потерять очень легко, а восстановить гораздо труднее.