Собственно говоря, почему я должен заранее раскрывать кому-нибудь карты, даже вам, драгоценный читатель? То-то и оно. Потерпите немного, все узнаете.
Потом я позвонил Димке, узнал, как он справляется без меня. Узнал, что сносно. Не слишком в это поверил. На завтра я назначил общее собрание прямо на репетиции и перенес репетицию на полчаса раньше. Лучше дать людям время принять новости, но не дать им времени смаковать перемены. Пусть сразу же загружаются работой.
Остальные звонки были не столь важны, но на завтра все складывалось более-менее по плану. И меня совершенно не волновало, что жребий, который был брошен, уже взялся за изменение моей судьбы.
Глава двадцать первая
Началось
Вначале было слово.
И слово это взял я.
Они все собрались в зале. И я подумал о том, как их на самом же деле много. Тут были все - не только артисты, но и весь обслуживающий персонал, вплоть до штатного пожарного, один из приколов, который я держал у себя в театре. Это придавало театру солидность и импозантность. Впрочем, за приколы тоже приходится платить. И чаще всего от них приходится избавляться в первую очередь. Прошу прощения, дорогой читатель, что я вынужден уделить время описанию собравшихся на импровизированном сборище в моем театре, но без этих людей трудно представить всю мою жизнь, тем более, что в действе, которое я собирался сделать они играли не самые последние роли..
И вот они сидят. Моя гордость - два народных справа и слева. Они моя гордость, но каждым из них я горжусь отдельно. Николай Викентьевич прославился исполнительством ролей пламенных революционеров в кино и телепостановках, и романтичных любовников в театре. Сейчас ему шестьдесят шесть. Но все еще революционная романтика прет из него. Главное, что у него есть имя, нет, самое главное заключается в том, что к этому имени прилагается исключительный актерский талант и недюжинная работоспособность. При его болезнях делать такую норму спектаклей способен не каждый. А он играет! Играет, и только благодаря этому живет. Тогда, когда он узнал о своем диагнозе, он уже служил в моем театре. Я предложил ему играть меньше, естественно, с сохранением оклада. А Викентьевич не согласился, более того, попросил нагрузить его еще больше. Он уверен, что только работа способна убрать постоянную боль, которую вызывают болезни. У меня в театре он начал играть исключительно мерзавцев. Все говорят, что он открыл себя с другой стороны. Хха! Это я его отрыл, вытащил на поверхность и дал увесистого пинка под зад. Грубо? Зато точно, и эти все реанимационные мероприятия помогли. Он все еще на сцене, а не подыхает в безвестной бедности, как подавляющее большинство его сокурсников, которых вспоминают только в связи с очередным трагическим юбилеем. И он - моя гордость. Его лицо? А разве вы не помните его лица? Впрочем, вы правы, он действительно постарел. И похудел. А что делать? Рак не делает людей толстыми, радиационная терапия тем более. Как руководитель театра я должен быть в курсе даже таких вещей. К сожалению, больше двух лет на Викентьеича рассчитывать не приходится. И все-таки я не могу нагружать его так же, как нагружаю остальных. Ведь он уже не гастролирует. А что делать? Ведь при всем при этом он до сих пор лучше почти всех молодых вместе взятых. У него шикарная актерская школа. Пусть попробуют его критиковать! Он же Титан. И играет титанически. Личная жизнь Николая Викентьевича - тьма. Для журналистов она потемки, нам же, людям театральным, известно намного больше. Но не настолько, чтобы делать из этого средство пиара. Он был трижды женат, и все три раза крайне неудачно. У него было неисчислимое количество любовниц, и все они покинули его, одна за другой. Последняя, то ли Тоня, то ли Тася была моложе старика почти что на сорок лет. У него были два преданных друга, но он пережил обоих. Сейчас он доживал свой век один, в маленькой квартирке, в новостройках, по пресловутой улице Строителей. У него приживала какая-то двоюродная племянница из Сызрани, Клаша, некрасивая, не слишком опрятная и не слишком заботливая девица тридцати с лишком лет. Клашу удавалось журналистам не предъявлять, и, насколько я знаю, Николай Викентьевич никогда ее высвечивать и не стремился. Клаша умудряется выживать любовниц старого актера одну за другой. Они сразу же проникаются к сестре актера-любовника искренней ненавистью, так что последние годы Викентьевича превратились в домашний ад. Что же, по-настоящему он живет только на сцене.
Второй эпицентр моего небольшого коллектива - Серафима Георгиевна. Она получила свою долю славы в кинематографе. Никакого телевидения. В кино она снималась мало, но каждая ее роль была событием. И она - единственный (кроме Стасика Малечкина, но тот по финансам) человек в нашем коллективе, к мнению которого я прислушиваюсь. К мнению именно в творческом процессе. В сущности, я режиссер-диктатор, поэтом актеров-звезд у меня в коллективе мало. Мне так намного удобнее работать. Это знает каждый режиссер. Лучше работать с серыми лошадками, чем со звездами первой величины - слишком много звездных проблем возникает. Звезду оставляют в театре только потому, что на нее идет зритель. Но к Серафиме я все-таки прислушиваюсь. Почему? Из-за ее имени? Глупости. Из-за ее вздорного характера? Тем более глупости. Все дело в том, что у нее настолько тонкий художественный вкус, что я не могу не ориентироваться на ее мнение. И еще: на нее ходят зрители. И это редкостная (по нынешним временам) правда. На кого-кого, а на Серафиму продолжают ходить даже сейчас. Она в самом расцвете своего таланта. Только подходит к пятидесятилетию. Кстати, этот ее юбилей будет через полтора года. Доживет ли до него театр? Это действительно интересно. От Серафимы зависит очень многое. Она тянет на себе две трети репертуара. И у нее самая высокая зарплата в коллективе. Все это знают, даже Николай Викентьевич, но Викентьевич играет только в трех постановках, больше ему не осилить. Поэтому Серафима в актерской среде властвует безраздельно. Пока что у меня с нею прений и стычек не было. Нет, разногласия были, но все это были разногласия, так сказать, творческого характера. Я имею в виду, что не было классических театральных разборок и скандалов с грязью, склоками и интригами. И это мне в Серафиме Георгиевне представляется наиболее ценным. Поэтому о Серафиме надо сказать несколько слов еще. В свои девятнадцать она была дурнушкой. В тридцать два считалась самой талантливой молодой актрисой, которой не хватало трудолюбия. На самом деле ей не хватило духу отбить ее режиссера от семьи. За такую нерешительность она расплачивалась длинным периодом с эпизодическими ролями в кино и ролями второго плана в театре.