Но то, что мальчики из окружения Алахова как на подбор были стервами, следовало, что сам Алахов как минимум, истеричка.
Я от картины вваливавшегося в студию Алахова получал истинный кайф. Вот уже где не обошлось без хорошей режиссуры. Ванадий вошел в студию походкой денди на прогулке по Невскому першпекту. Он был вальяжен, расслаблен, ленив, грустен и немного рассеян. Все это он передал одеждой - длинным плащом ослепительно белого цвета под пушкинскую эпоху, трехдневной щетиной на лице и туманным взглядом из-под дымчатых очков в неожиданно массивной оправе. Ваня повел взглядом по студии, ни на ком не остановившись, после чего уставился на Валика, который пожирал свое божество преданным взглядом.
- Ну? - выдавило из себя божество.
- Они ждут. Все готово. Все...
- Что готово? Я еще не готов. Где моя гримерка? Серый, приведи меня в порядок, быстренько.
Сергей, он же Серый, он же главный гример, визажист, стилист, да я не знаю кто еще, в общем самое главное, что есть под Алаховым, тут же бросился к Ванадию, который стоял неприступно и гордо в самом центре студии, не замечая тех треволнений, которые происходят вокруг него. Удивительным образом четверка его прихлебал оттеснила от тела звезды самого Мишку Канцельбогена, который из-за своего маленького росточка никак не мог выпрыгнуть и прокричать звезде что-то важное, типа, пора уже начинать, черт подери.
Вместо этого Ванадий исчез в гримерке и появился ровно через сорок минут, чем еще больше расстроил Мишку, который рыдал на плече Маринки - ответственного редактора студии. Вся эта затея уже становилась господину Канцельбогену в копеечку. И простой с каждой минутой все больше делал этот пилотник бесперспективно дорогим.
Мне не хотелось утешать Мишку тем, что этот пилотник может оказаться мертворожденным ребенком. Я дал себе слово вести себя максимально корректно и максимально конструктивно.
В конце-концов, просьбами Новицкого не стоило пренебрегать. В наше время меценатами сначала были бандиты. В это время в театрах, которые удостаивались их помощи, ставили низкопробные комедии, которые нравились простотой и доходчивостью бесхитростным почитателям Мельпомены. И только через пять-шесть лет, когда вместо бандюков стали приходить другие спонсоры, тогда изменились и нравы нашего театра. Он остался провокационным, он остался поисковым, кто смог, тот остался консервативным, и в этом была его большая удача.
Неожиданно в театр пришли деньги. Я помню это время. Время, когда в кино и театр пришли действительно ДЕНЬГИ. Когда Мастера получили возможность творить. Нет, не свободно творить, а создавать что-то, что имело коммерческий успех и какую-то ценность для деньги имеющих (уже не только для власть предержащих). Так серп и молот сменил черный наган, которому на смену пришел Его Величество Золотой Телец.
И вот сейчас я из-за гримасы Золотого Тельца вынужден ждать, когда Алахов приведет себя в порядок. Я выловил девицу в распахнутыми от ужаса глазами, объяснил, кто я такой есть, после чего попросил приготовить чашечку кофе. Когда искомый напиток оказался у меня перед носом, я уселся на небольшой стульчик в самом углу студии с твердым намерением предаться поглощению столь вожделенного напитка. Чтобы хоть как-то придать мыслям стройность и отключиться от бардака, который нарастал в студии катастрофическими темпами, я закрыл глаза, или, как принято говорить в литературе прошлого века "смежил веки".
Глава двадцать восьмая
И этот Титаник метнулся ко дну
Но как только очередной ассистент впавшего в прострацию Мишани зацепил меня локтем, за что получил от меня кличку "Зацепин" вдогонку (это прозвучало так: "Ну, ты, Зацепин, осторожнее!"), я вынужден был очнуться и отправиться на поиски звезды Алахова. Ну, чтобы представиться ем - с одной стороны. И чтобы каким-то Макаром начать снимательный процесс, с другой. Надо ведь и мое время ценить, я тут до вечера следующего дня сидеть не намерен. У меня свои репетиционные планы, черт бы их тут побрал!
И черт их действительно поберет, если я чего-то не смогу предпринять. Я пробираюсь в то помещение, которое было выделено под гримерку Алахову. Понимаю, что гримеркой назвать ее сложно, потому что гример бегает тут, а не около Алахова, а в дверях стоит один из его мальчиков самого внушительного вида. И стоит с такой мордой, что становится ясно - к САМОМУ доступа нет. Тело недоступное для посетителей. Извините, в мавзолее обновление экспозиции. Вот из недр мавзолея вытаскивается остроносая мордочка мальчика-крысака. Юный крысеныш внимательно всматривается в перспективу и даже шумно втягивает в себя воздух, как будто принюхивается к происходящему. Неужели кого-то ждут? Дверь захлопывается. Не дождались.
Я пробую идти напролом.
- Вам кого? - Взгляд юного амбала направлен мимо меня, куда-то туда, в пустоту, в подпространство.
- Ванадий сегодня работает со мной.
- Это не имеет никакого значения.
- Ты не понял, шкварка, я тебе сказал, что мне надо поговорить с Ванечкой. Усек?
- Сейчас ты усечешь по полной программе.
- Фифа, ты только по морде не бей...
Это открывается дверь и Валик высовывает свой мясистый нос в пространство за дверью. Смерив меня презрительным взглядом (из-под локтя Фифы) Валик лоцирует все тоже пространство коридора. Ага, вот оно, вижу по его глазенкам, что искомое приближается.
Этим искомым оказался паренек с совершенно выцветшим прыщавым лицом и гнилозубой улыбкой. Я увидел, как он улыбнулся Валику, заискивающе и, в тоже время, с какой-то долей собственного превосходства.
Ну что же, посмотрим, насколько появление этого мальца-удальца повлияет на продвижение нашего общего дела. Махнув рукой, я отправился в студию наблюдать, как развивается истерика у Миши Канцельбогена.
Если говорить о простых вещах, то истерика - это самая простая реакция на стрессовую ситуацию, особенно тогда, когда ситуация совершенно не у вас под контролем. Я знаю Михаила Шмулевича Канцельбогена, как очень выдержанного и спокойного человека. Он бы и остался очень деликатным и милым еврейским мальчиком, если бы не стал работать в шоу-бизнесе. А поскольку навыки деликатности у него остались, а хамов, особенно в нашем небольшом мире искусства всегда хватает, то и Мишка вынужден был реагировать на хамство истерикой. Почему? Потому что только в состоянии истерики он мог позволить себе сказать о человеке то, что он думает. Куда-то, знаете ли, пропадает воспитание, когда у вас истерика. А если к тебе предъявляют, мол, говорил ты про меня такие-то гадости, можно смело ответить, мол, да, говорил, каюсь, у меня была истерика, в натуре! Прости гада! Срабатывает. В девяносто пяти случаях из ста. В остальных пяти можно получить - и не только по морде. Очень скоро Мишка твердо усек, когда и с кем можно себе истерику позволить. Так что... учитесь у умного человека, господа, пока он вам преподает уроки мастерства в управляемой истерической реакции организма.