Выбрать главу

   Что же, влюбленность, штука обоюдоострая: набрасывает на глаза шоры, и ты несешься к пропасти, не понимая, что с тобой происходит. Если говорить откровенно, то влюблена Машенька была в меня, старого идиота. А что? А я? А я не был готов к тому, что меня будут любить так - просто и безответно. Я всегда был готов к тому, что со мной будут готовы спать - кто из-за денег, кто из-за карьеры... А к обычному чистому чувству - готов не был. Циничный век? Циничные сердца? Ерунда все это. Просто я потерял веру. А без веры любовь нереальна. Если ты не готов принимать дар, то как ты будешь дарить кому-то любовь? Я ведь исхожу из той концепции, что любовь - это дар Господень. Н-да... извините меня, что-то заговорился, расчувствовался, вот уже платок носовой достал, слезинку стер... Посмотрел на себя в зеркало: хорош! Не потерял еще формы, могу еще этим гнилым актеришкам показать, как роль играть. Посмотрел, состроил гримаску и поперся на репетицию, возиться в человеческом дерьме, кое именуется жизнью.

   Часть четвертая

   Постановочная: ту би ор нот ту би...

   Глава тридцатая

   Репетиция. Истерики и истерички

   Большая часть людей уверены, что мечтали стать актерами. Еще больше людей уверены, что на сцене они сыграли бы гениально, а актеры и актрисы, которые кривляются там, у рампы - это всего лишь дилетанты, которым счастливый случай помог оказаться в нужное время в нужном месте. А что еще нужно для полного счастья? Уверенность в собственных силах. Так еще все подряд уверены, что знают, как надо играть в футбол, или в шахматы. Любой может дать Петросяну детский мат, или загнать короля Каспарова на свой край доски. Только надо оказаться в нужном месте и в нужное время, чтобы талантливый учитель открыл твое истинное дарование. И мало кто догадывается, что его истинным дарованием оказывается безграничная лень. В лень мы можем соревноваться до бесконечности.

   Я разгоняю лень репетицией. Репетиция - это возможность столкнуть лбами творческие личности, которые находятся в спячке, расшевелить их, заставить что-то из себя выдавить. И мне, как режиссеру, надо это выдавленное поймать и научиться правильно использовать. Говорят, что актера можно узнать по тому, как он работает на репетиции. Бред! Я знал гениальных актеров, которые репетировали не то чтобы в полсилы, а так, делали легкие наброски, не слишком утруждая себя. А на сцене они преображались и выдавали такой спектакль, что становилось как-то не по себе. Но таких гениев единицы. Таких взбалмошных гениев вообще-то единицы. Любой профессиональный актер сохраняет к режиссеру необходимую толику уважения. Интересно, кризис, он как-то повлияет на отношения режиссера и актера? Может, актеры-зазнайки станут меньше носы задирать, а уважение к режиссеру еще больше усилится?

   Надо сказать, что настроение мне успели испортить еще до репетиции. Случилось это так. Николай Викентьевич, да, да, тот самый, народный, гордость и украшение моего театра, на которого идет постоянная когорта старушек-театралок, которые не могут забыть своей горячей молодости и этого юношу с васильковыми глазами. У нас в коллективе есть несколько человек, среди которых старина Викки слывет неформальным лидером. Он вообще-то говорит мало, он тяжеловесен, он слишком стар - как на свой возраст. Кажется, он переиграл столько ролей стариков, что из-за этого состарился преждевременно. И мало кто знает, чем вызвано это его старение... Ну что же, такова жизнь. Но Викентьевич борец, и я его за это уважаю. А вот за те немногие моменты, когда он отлавливает меня в проходе к моему родному кабинету и просит остановиться, чтобы выслушать старика - этих секунд я не перевариваю. А тут еще репетиция на носу. А я к репетиции не готов, но мне надо что-то хотя бы придумать, а как я буду думать, если этот мудрый старик будет мне что-то сверхважное мямлить в коридоре, при этом выкручивая пуговицу из моего пиджака. Машенька так эту верхнюю пуговицу и называет "пунктик Викентьевича". Я несусь мимо старика, как крейсер "Аврора" на Зимний. Ан нет! Поздно! Стоп машина! Уже выставлен палец прямо мне в живот, похожий на усик морской мины, фарватер слишком узкий и крейсер неизбежно несет на этот минный буй... Блин! Я резко сбавляю обороты, вежливо здороваюсь со стариком, хлопаю его по плечу, не даю перехватить инициативу и пуговицу с нею (идти на репетицию с болтающейся пуговицей сегодня я не собираюсь), веду нашего народного прямиком в свой кабинет. Успеваю буркнуть кому-то про два чая, усаживаюсь напротив старика не в директорское кресло, а обычный посетительский стул, подчеркивая свое особое к Викентьевичу расположение. А Николай Викентьевич мается, он как будто безоружен без этой своей пуговицы, ага, надо взять этот прием на заметку хорошо-то как получилось!

   И вот начинается та самая просьба - с ужимками, недоговорками и намеками и сводится все к тому, чтобы утвердить на роль Золушки какое-то там протеже Николая Викентьевича. Интересно, как ее зовут, не Мария ли случайно? Нет, намного оригинальнее - Глафирой... Господи, кто это девушке такое имя-то дал. И тут нелегкая дернула меня спросить, что это за одна особа и почему, собственно говоря, за нее хлопочут на столь высоком уровне.

   И тут меня чуть не хватил Кондратий... Узнать, что у этого старца, которому жить-то осталось, есть любовница двадцати одного году от роду! Ну, каков он, наш стремительный век! Ну да, из провинции, ну да, мечтает карьеру сделать, ну да, миловидна, нет , даже красива... Вообще-то последней его любовнице было под тридцать, нет, вру, под двадцать шесть... Но двадцать одно! Это все-таки слишком!

   Обычно я в таких случаях стараюсь очень мягко но непреклонно старика выпроводить. Иногда доходит до слез. Но ой принцип всегда был прост: никаких протеже. Состав - только моя прерогатива. Только моя!

   А тут... наверное, это его признание, такое неожиданное, оно во мне любопытство пробудило, что ли... и я на это любопытство купился. Знал ведь, наверняка знал, что это будет просто потерянное время. А сделать уже ничего не хотел. И времени своего было жалко, и старику что-то втирать, чтобы так с ходу отказать, ну, ничего в голову не лезло. Вот бывает такое - наступил какой-то столбняк и точка!

   И тогда я сделал то, чего меньше всего от себя ожидал: назначил встречу назавтра за полчаса перед репетицией. Николай Викентьевич, ожидавший, скорее всего, какой-то изысканно-вежливый отказ, от такой неожиданности совершенно растерялся. И даже прослезился, а вот только истерики со стороны старого актера, который должен отыграть роль короля, мне сейчас не нужна совершенно.