А пока что - я жестом подзываю Марию и она заходит в кабинет. И тут я замечаю, что Мария не совсем одета - белье отсутствует, юбка тоже - ее фигурку с идеальными ножками чуть-чуть прикрывает блуза... И я понимаю, что у меня вновь поднимается все там, внизу, что я хочу раздвинуть ей бедра и оттрахать прямо тут, на своем режиссерском столе. И Мария прекрасно это понимает, она садится на стол лицом ко мне, широко расставляет ноги, чуть медленно, плавно и томно поводит изящной шейкой, и мне остается только прижать ее к себе и быстро войти в нее, в ее горячее и требующее любви лоно....
Глава тридцать шестая
Меня терзают смутные сомнения
Странно, что из всех людей, которые меня окружают, только я один не имею право на истерику. Право, так хотелось бы поваляться по полу, посовать ножками, покричать, поплакать, дать волю чувствам... А вместо этого общество предлагает мне другой выход: водку, наркотики, секс... Сегодня я выбираю третье...
Я чаще всего смотрю спектакли из зрительного зала, у меня там есть место, самое любимое, но намного реже я ставлю небольшой стульчик слева от сцены и наблюдаю за происходящим как бы со стороны. Рядом крутится Стасик Малечкин. Он редко смотрит за спектаклем, как явлением искусства, он тут больше с дисциплинарными функциями: кто из актерской братии опаздывает, кто в какой форме вышел на сцену, как себя ведет и т.д. Очень полезная работа - у меня на это не хватает ни времени, ни сил.
Интересно, Мария (чтобы не путаться, я зову любовницу Марией, в отличии от Машеньки, моей домработницы) сегодня впервые наблюдает за спектаклем не из зрительского зала, а из-за кулис. А я наблюдаю за нею. И вижу, как горят ее глаза... Я вижу, что у нее кроме тела, есть еще и характер, и железная воля, и стремление, она спокойно использует свой единственный козырь, свое безотказное оружие - тело, но она хочет добиться успеха, что же, у нее есть все шансы этого проклятого успеха достигнуть... Определенно... у нее так глаза не горели даже во время секса, а что, может быть, секс для нее вещь вполне обычная, я бы сказал, будничная, а вот театр, с его суетой, настроением праздника, мишурой и блеском, нищетой, подлостью и отравленным воздухом обмана - это нечто новенькое. Так пусть же испробует этого яду искусства, пусть поймет, что добиться успеха намного легче, чем потом завоеванный успех удержать...
- А что, Станислав Николаевич, вы думаете по поводу последнего контракта?
- Этостоймолдевчкой?
- Ну да, вот она, видите...
- Нукаетсяонадляфеимолодатая...
- Да нет, как по мне, так в самый раз... фея получится роскошная...
- ВамднееПалсеич... Вамвиднее...
- Странно, я думал, вы меня будете ругать за лишнее растраты...
- Этонесущестно...
- Верно... когда утопающий цепляется за соломинку, нечего грустить о топоре, который идет ко дну...
Вот, пробежала та самая искра по зрительному залу - это идет кульминация спектакля, ага, уловила - ресницы ее широко распахнулись, зрачки расширились, ага, точно, въезжает... Вот оно, волшебное чудо, которое называют искусством, зритель, особый зритель, тот, кто все понимает, пусть интуитивно, пусть на уровне каких-то эмоциональных волн, но ЧУВСТВУЕТ!
Ради такого зрителя ты и работаешь, черт меня подери... И какое имеет значение, кто этот зритель - бизнесмен, урожденны пэр, милиционер, миллионер, проститутка или слесарь, какое? Главное, что он есть, что он чувствует, что он сопереживает, что он приходит на спектакль!
Я делаю спектакли ради денег. Искусство, оно потом либо продается, либо не продается. Искусство, которое невозможно продать, быстро исчезает вместе с его носителем. Кому-то повезет, и его оценят посмертно. Но делать на это ставку не стоит. Нет, я ничего против не имею - искусство ради искусства имеет полное право на существование. В конце-концов, массовое искусство идет по его стопам... Использует его приемы, протоптанные дорожки бетонируются, на диких зарослях обстригаются кусты и наводится глянец... Такова наша жизнь. И я не вижу ничего постыдного в том, что я ПОПУЛЯРНЫЙ театральный режиссер. Разве плохо, когда искусство и финансовые потоки сливаются воедино? Как мне, так такое слияние вполне по душе.
Ну что же, наслаждайся триумфом... Ан нет, что-то мешает, что-то внутри меня не дает мне покоя, какая-то мелочь, штуковина, какая-то чертова гадость... Я направляюсь к себе в кабинет не дожидаясь окончания спектакля. Мне хочется, опять чертовски хочется выпить... Отказать себе? Дудки. Я наливаю небольшую рюмку "Двина". Настоящий "Двин" теперь редкость, а этот, советский, коллекционный, можно сказать, вообще раритет... И я осушаю ее до дна, одним глотком, но так и не ощущаю вкуса, который всегда так меня радовал.
И что со мной происходит? И что она значит дл меня? И что она значит во мне?
И я понимаю, что не могу определиться с тем, кто это "она".
Появляется Мария и тут же опрокидывает размышления вдребезги. Я вижу, как она счастлива... Ну что, мы побежим к тебе?
И я согласно киваю головой...
Глава тридцать седьмая
Мастер и Маргарита
Прошло пять дней. Наверное, это были самые сумбурные дни в моей жизни. Мария то появлялась, то исчезала. Машенька... Машенька больше не приходила. В тот день, после первой репетиции с Марией, меня в прихожей ждала ее записка, которая кратко сообщала мне, что та не может больше находится в моем доме ни минуты... Я несколько раз звонил ей, но телефон молчал. Машенька упорно меня игнорировала, как будто я нес в себе заряд бубонной чумы, который передается по мобильному телефону от человека к человеку при обычном разговоре.
Та тревога, которую я испытывал, почему-то не проходила. Нет, дело было не в том, что Золушка в спектакле так и не появлялась, пока ее роль вычитывали, а я собирался проводить то, чего больше всего терпеть не мог: кастинг молодых актрисок. Меня уже обсели всеведущие агенты всяких малолеток, готовые рвать друг друга зубами за эту роль. А я никак не мог решиться на какой-то конкретный выбор. В конце-концов я его сделаю. Но парад невест это как-то не по мне...