Павел Константинович Новицкий был маленьким энергичным человеком того неопределенного возраста, когда за шестьдесят, но еще далеко до восьмидесяти. Он одевался исключительно в белые костюмы или кардиганы, любил такие же ослепительно белые галстуки, костюмы-тройки и ослепительной белизны туфли при любой погоде. Эта белизна порой так слепила, навязчиво била в глаза, что вызывала искреннее раздражение, несомненным было одно: Новицкий был куда белее самого Илюши Резника. Самому Павлу Константиновичу Новицкому на это было абсолютно наплевать, и он стойко придерживался одного и того же, раз и навсегда выбранного стиля. Он никогда не носил очки, но когда с кем-то разговаривал, имел привычку немного щуриться, так щурятся близорукие люди, когда пытаются что-то повнимательнее рассмотреть. Его глаза были разного цвета - редкая генетическая аномалия, обладателем которой оказался господин Новицкий примерно полвека назад. Как я и говорил, на первый взгляд, ему было около шестидесяти лет. На самом деле Павел Константинович был немного моложе, ему только недавно перевалило за вторую половину пятого десятка: пятьдесят шесть мы справляли совершенно недавно. В свое время Новицкий отсидел за экономические преступления, был период, когда взяли целую группу хозяйственников, которые создавали подпольные цеха, некоторых даже расстреляли. Говорят, Новицкого от расстрела спасло заступничество очень влиятельной особы, которому Павел Константинович был дальним родственником, и кому мой благодетель и по сей день был очень благодарен. Не стоит говорить, что советская тюрьма не курорт, поэтому на здоровье Новицкого эти пару лет не отразиться не могли. Впрочем, выйдя досрочно из тюрьмы Новицкий пришел не на пустое место: хозяйственники такого уровня всегда были на расхват, особенно, когда к власти стали приходить люди, называющие свой новый курс "перестройкой". А если ты раньше открывал подпольные цеха, что тебе стоит открыть несколько вполне легальных кооперативов? Потом открылись биржи, и у человека, имеющего деньги, появилась возможность зарабатывать на легальной спекуляции. Занимаясь нелегальной спекуляцией получать доход с легальной тоже весьма простое дело. А потом пришло предложение от старых друзей, точнее, из ближайшего окружения его родственника и благодетеля. Так Новицкий стал вращаться около очень больших денег. А у нас, в России, очень большие деньги ходят там, где есть газовая или нефтяная труба или там, где делается большая политика. От политики Новицкий был далек, а вот с энергетиками - близок. Так он вырос в весьма заметного предпринимателя. Настолько удачного, что тех крох, которые перепадали мне с его стола, хватало на весь театр с избытком.
Новицкий никогда не водил машину и считал это плебейским занятием, пользовался в свое время такси, а позже - персональным автомобилем с водителем. Даже тогда, когда не по рангу ему это было, а все равно пользовался. Было в его характере что-то такое, что противоречило скорому перемещению по дорогам. Жены не имел, а пользовался услугами длинноногих девиц, самых дорогих, но ни одну из них не терпел больше месяца. Считал, что женщина все равно предаст (это он знал по старому опыту - его гражданская жена, в которой он души не чаял, и даже подумывал жениться, сдала все его накопления и известные ей заначки властям, и активно сотрудничала со следствием). А потому имел на такое мнение полное право.
И еще - курил Новицкий только тут, на "Благодати", и курил только превосходную вересковую трубку, которую набивал отборным голландским табаком из большой жестяной коробки. Нигде более курящим господина Новицкого никто не видел! Когда Павел Константинович дымил, неторопливо расхаживая по кают-компании, он казался настоящим капитаном императорского фрегата, вышедшего на борьбу с мировым пиратством. В действительности Павел Константинович никогда в море не выходил, и, не смотря на то, что практически имел в своем пользовании цельный фрегат, к морскому племени себя не причислял. Когда я зашел в зал, Новицкий как раз набивал трубку табачком. Он увидел меня, кивнул, не отрываясь от столь важного занятия, как набивание трубки. Потом зажег спичку, закурил, выпустив кольцо ароматного дыма, и только после этого позволил себе переместить на меня все свое внимание. Малечкин уже присел за столик, где сидели главный бухгалтер (Петр Сергеевич Разумихин), и основной экономист Новицкого - Хилле Ряйконнен, молодой финн, который работал с Новицким последние четыре года и, говорят, подавал большие надежды. Разумихин был бухгалтером еще старой, советской закваски, но к новым обстоятельствам бухгалтерского существования адаптировался довольно просто. Он был на удивление эрудирован и мог объяснить недостатки любой серой схемы, а если уже что-то одобрял, то его шеф был уверен, что к этой схеме никто не сможет придраться. Был у Петра Разумихина еще один плюс: он не мог подписать документ, который, по его мнению, противоречил закону. И при этом оставался на работе у Новицкого. Что-что, а людей Павел Константинович умел подбирать. Потому и держался у руля этого трудного энергетического бизнеса. Сейчас дела у Новицкого, говорят, были без каких-то изменений. Мировой кризис ударил по его активам, но не настолько, чтобы пошатнуть итак солидное финансовое благополучие владельца заводов, газет, пароходов, простите, за каламбур, а, точнее, владельца нефтяных и газовых скважин.
То, что произошло потом, было для меня полной неожиданностью. Наверное, потому что я был уверен: я в курсе дел своего мецената. Если честно, так заблуждаются все прихлебатели, рано или поздно, но у них возникает уверенность, что они полностью в курсе положения дел у своего шефа. Вероятнее всего, виной тому те крохи информации, которые иногда падают с господского стола кроме денежных подачек. Вероятно, все именно так и обстоит. Что же, это было мне уроком. И уроком жестоким.
В принципе, от этой встречи я ждал не так уж и многого - возможно, урежут финансирование моей новой постановки, или главный экономист, мистер Ряйконнен, потребует введения режима жесткой экономии. Что же, я готов был к таким мерам и даже подготовил некоторые предложения, которые неделю назад показал Стасику. Теперь я был уверен, что Стасик донес до руководства мою добрую волю и теперь наш разговор пойдет по встречным курсам, после чего обе эскадры - его, императорская, и моя - пиратская, разойдутся без видимых обоюдных потерь. Но действительность преподносит серьезные сюрпризы.
Во всяком случае, я должен был насторожиться хотя бы потому, как основательно Павел Константинович набивал свою трубку, что же, невнимательность к деталям часто меня подводила. Вот и сейчас, я не обратил внимания на столь важную деталь, и оказался совершенно не готовым к этому разговору.